Роман Белоусов - Кровавая карусель

Среди тех, кто бился до конца, был как раз и Иордаки Олимпиоти.

После того, как в жестоком сражении при Драгошанах полег цвет войска Ипсиланти (в том числе, полностью погибла «Священная дружина» — личная гвардия князя из молодых греков, а сам он бежал в Австрию), остатки его армии продолжали отчаянно сопротивляться. Часть из них засела в монастыре Секу во главе с Иордаки. Огромные силы турок окружили монастырь. Участь его защитников была решена. И когда под мощными ударами рухнули стены и турки хлынули в монастырь, Иордаки с последними, оставшимися в живых, его защитниками укрылся на колокольне. Чтобы не попасть в руки турок, он поджег бочку с порохом и взорвал себя вместе с ворвавшимися врагами.

Так погиб один из героев Гетерии. Другие сложили головы на берегу Прута, под Скулянами, — в последней битве повстанцев.

Сражение под Скулянами — одно из самых ожесточенных — нарисовано Пушкиным в его повести «Кирджали» столь подробно, с такими деталями, что невольно задаешься вопросом: откуда поэт мог узнать все это? Тем более, как он сам признавался, бой этот тогда никем еще, кажется, не был описан. Повесть А.Вельтмана «Радой», где приводится рассказ о битве, содержит ряд интересных и ярких зарисовок событий и характеров гетеристов, с которыми, кстати, автор, будучи в одно время с Пушкиным в Кишиневе, был знаком лично. Однако появилась эта повесть в 1839 году, пять лет спустя после того, как увидело свет сочинение поэта. Встречается описание героической обороны при Скулянах и в анонимном произведении «Возмущение князя Ипсиланти в Молдавии и Валахии в 1821 году». Но едва ли оно было в то время многим известно. Документ этот был обнаружен в архивах только в наше время. Писатель Л.Большаков рассказал об этой рукописи, истории ее находки и возможном авторе в книге, которую назвал «Отыскал я книгу славную…», считая ее первым в мире исследованием по истории Гетерии.

Пушкин описывает, как семьсот человек греков, болгар, албанцев и представителей других народностей героически сражались против значительно превосходящих сил неприятеля — нескольких тысяч турецких конников. Тем не менее неравный бой длился несколько часов и продолжился на другой день. Поначалу потери турок были огромными — до тысячи человек, меж тем как из гетеристов было ранено всего тридцать. Отряд их прижался к берегу Прута и выставил перед собой две маленькие пушечки. Но скоро положение горстки храбрецов стало отчаянным. Часть была перебита, другие ранены и успели переправиться на русский берег. Оставшиеся в живых бросились в стремительное течение реки и погибли в его водоворотах, иные были убиты турецкими выстрелами, направленными с берега…

И все же некоторые гетеристы достигли русского берега и укрылись в Скулянском карантине. Спустя несколько недель их можно было видеть в кишиневских кофейнях. Узорные куртки героев и красные с острыми носами, туфли начинали уже изнашиваться, но скуфейки все еще лихо были надеты набекрень, а из-за широких поясов по-прежнему торчали ятаганы и пистолеты. Герои Скулян в кофейнях Кишинева вспоминали, попыхивая длинными чубуками, о сражениях с турками, ругали своих нерадивых предводителей и славили тех, для кого смерть была слаще «угрызений чести». Рассказы гетеристов из кофеен разносились по городу, и еще долгое время в Кишиневе обсуждали недавние события.

Как-то зашел об этом разговор в канцелярии И. Н. Инзова — наместника Бессарабии, где служил Пушкин. Молодой чиновник Михаил Иванович Лекс, по характеристике Пушкина — человек с умом и сердцем, поделился тем, о чем только что услышал от одного из участников Скулянской битвы.

— Нет, только представьте, — горячился Лекс, — у гетеристов всего две крохотные пушечки, найденные в Яссах на дворе господаря. Из них, бывало, палили во время именинных обедов. Так вот, когда защитники скулянского укрепления расстреляли из этих пушечек всю свою картечь, они послали Сафьяноса (позже он был убит) на наш берег, где в карантине содержались раненые. У них он отобрал для последних зарядов — что бы вы думали? — пуговицы, гвозди, цепочки и набалдашники с ятаганов. Тот же, что поведал мне об этом, отдал на заряды свои последние двадцать монет. И теперь этот герой живет подаянием!

Присутствующий при сем Пушкин отложил перо (по повелению Инзова, он в тот день переводил составленные по-французски законы для Бессарабии) и внимательно слушал рассказ молодого чиновника.

— А как звать вашего героя? — поинтересовался поэт.

— Кирджали, — был ответ.

Рассказ этот еще больше разжег интерес Пушкина к уцелевшим после поражения гетеристам. Он наблюдает их на улицах, в кофейнях, с некоторыми беседует и с восхищением пишет о них П. А. Вяземскому, обещая, если тот завернет в Кишинев, познакомить с героями Скулян и Секу, со сподвижниками Иордаки.

Возможно, что поэт побывал и в самих Скулянах, для того чтобы своими глазами увидеть места, где герои Гетерии переходили Прут. Такое предположение, в частности, высказывает Валентин Катаев в своей повести «Кладбище в Скулянах». Если так и было, то легко вообразить, что поэт остановился в новых Скулянах на постоялом дворе, который расположен был на главной улице. Бывал, конечно, в карантине и таможне, на почтовой станции, наблюдал смену пограничной стражи, ходил в молдавское село, где находилась православная церковь…

На берегу Прута к нему, возможно, подошел однажды инвалид, еще недавно служивший в карантине. Сразу же определив приезжего, решил, видимо, излить ему свою досаду на начальника, до срока уволившего его со службы. Весьма нелестно охарактеризовав того с разных сторон, инвалид закончил с издевкой: «Чего-чего, а уж храбрости ему не занимать. Сорок лет, говорят, служит, а отроду не слыхивал свиста пуль. Но вот во время недавнего сражения — там, на том берегу, — турок с греками Бог привел услышать. Как начали жужжать басурманские пули мимо его ушей, он чуть от страха не помер. И давай распекать нашего майора Корчевского: как допускаешь, мол, такое безобразие. Майор, не зная, что делать, побежал к реке, за которой гарцевали делибаши, и погрозил им пальцем. Представьте, те, увидя это, повернулись и ускакали…»

Пушкин почти точно запомнил фамилию этого майора, пригрозившего туркам пальцем, и вывел много позже в своей знаменитой повести под фамилией Хорчевский — впрочем, как и других подлинных героев Скулянской битвы. Это и Сафьянос, погибший после того, как вернулся с зарядами к пушкам; и Канта- гони, который, будучи ранен копьем в живот, одной рукой поднял саблю, другою схватился за вражеское копье, всадил его в себя глубже и таким образом мог достать саблею своего убийцу, с которым вместе и повалился. Знаем мы, что и капитан Пендадеки, которому поэт посвятил специальную заметку, и Иордаки Олимпиоти — реальные персонажи, привлекшие внимание Пушкина.