Николай Черкашин - Нелегал из Кенигсберга

Надо возвращаться. Надо ехать в Минск, как этого не хотелось. Или переждать где-нибудь за городом, а утром наведаться на станцию. Вдруг Лунь появится именно утром? Улыбнется и скажет: «Все в порядке, старина! Дело сделано!» Сергей ухватился за эту последнюю надежду. Он выбрал именно этот последний вариант и тут же не спеша выехал из Борисова, не включая фар. Он не раз бывал в городе и знал малозаметную дорогу, что вела на танковый полигон в обход нынешнего немецкого блокпоста. По ней и двинулся, благо из облаков выплыла почти полная луна. Километра через три он свернул на директрису, которая пересекала густой соснячок. Лес манил его, обещая надежное убежище. Сергей включил на секунды фары, чтобы найти удобный въезд в сосновый частокол. И тут же по фарам секанула автоматная очередь, вторая прошлась по колесам, третья — оставила в ветровом стекле сразу три лучистые дырки. Он пригнулся до самых педалей, но кто-то с силой рванул дверцу:

— А ну, вылезай, немчура поганая!

Лобов колобком выкатился из кабины.

— Хальт! Стоять, сука!

Никогда еще слово «сука» не звучало так радостно и приветливо! «Свои!»

— Ребята, да я не немец! Русский я!

— Тем хуже для тебя, тварь продажная! А ну, шевелись!

Кто-то больно ткнул его стволом в спину.

— Да дайте же мне сказать!

— Иди, сволочь, скажешь еще. Все расскажешь!.. Слышь, Степаныч, думали, «языка» взяли, а это туфта какая-то… Может, сразу в расход?

Степаныч ответил не сразу. Сергей с замиранием сердца ждал, что он скажет.

— Кого взяли, того и взяли… Пусть командир решает. Наше дело — привести…

Шли по ночному лесу довольно долго — или так показалось Сергею. Но с каждым шагом он боялся все меньше и меньше. Верилось: «Выкручусь! Свои как-никак…»

Наконец, спустились, пригибаясь в землянку. При свете свечи, который после ночной темени показался ослепительным, Сергей увидел лобастое лицо с нахмуренными бровями. Небритые щеки подпирали малиновые петлицы без знаков различия: ни «кубарей», ни «шпал», ни треугольничков.

— Ну, и кого вы привели? — спросил неизвестный в пространство.

Лобов не дал им ответить и поспешно представился:

— Заместитель командира разведывательно-диверсионной группы «Кобра» младший политрук Лобов.

— Ишь ты, какой прыткий! «Кобра»!.. — усмехнулся бровастый. — А может, ты гадюка? Почем я знаю? Документы есть?

— Есть. Но только чужие, — Лобов протянул свой «зольдатенбух».

— Обер-фельдфебель Отто Кирхгартен… — почти по складам прочел командир неизвестного ранга.

— Это документ убитого фрица. Там фото. Можете сравнить — похож я или нет?

— Да вроде не шибко… А, Степаныч?

— Мало сходства, — пригляделся Степаныч. — У него залысины, а этот вроде как кучерявый…

— Тогда на хрен тебе такая липа? — удивился командир, возвращая Лобову солдатскую книжку.

— Другого документа все равно нет.

— Ну, ладно. Документ можно любой сварганить. Чему я должен верить? Ну, не Отто ты, этот самый Кирхер… Ну, убедил. А дальше — кто ты есть? Может, ты перебежчик, предатель?

— Если бы я был перебежчиком, у меня были бы погоны рядового. Обер-фельдфебеля перебежчикам не дают. Да и вообще, их в лагерь отправляют.

— А машина у тебя откуда? — вставил свое слово Степаныч.

— Машина тоже трофейная. Я на ней приехал, чтобы забрать своего командира. Он сегодня под Борисовом эшелон взорвал. Может, слышали?

— Нет. Ничего мы не слышали. Но завтра выясню — врешь ты, парень, или правду сказал. От того и жизнь твоя будет зависеть… Из каких краев будешь-то, господин фельдфебель?

Пропустив мимо ушей «фельдфебеля», Сергей повел рассказ про Сталинград, про сельхозинститут, про танковую «учебку» и финскую войну, про редакцию газеты и про выход из Бреста…

Слушатели даже опешили:

— Ну, ты мастак баланду травить! — покачал головой командир в малиновых петлицах. — И танкист, и ботаник, и фотокорреспондент. И швец, и жнец, и на дуде игрец!

— Одно слово — Кобра изворотливая! — хмыкнул Степаныч.

— Да он больше на ужа под вилами похож, — вставил кто-то.

— А скажи мне, танкист-ботаник, фотограф-политрук, а что это за травка такая? — командир отряда покрутил в пальцах стебелек мяты.

— Мята перечная, род многолетних, семейство густоцветных, — доложил Сергей, слегка улыбаясь. («Нашел, на чем поймать!»)

— Ну, а почва у нас тут какая? — поднес экзаменатор свечу к потолку землянки.

Сергей размял комочек, отковыряв его с верха земляной стенки.

— Серый лесной подзол. Может, вам про почвенную теорию Докучаева рассказать или про севооборот?

— Ну, давай про Докучаева изложи, — милостиво разрешил командир. Ему уже и самому становилось интересно.

Сергей откашлялся, как перед докладом:

— Василий Васильевич Докучаев первым создал научную классификацию почв. Он утверждал, что почва — это как бы промежуточный этап между живым организмом и неживой природой, то есть почву можно рассматривать как полуживую природу, поскольку она обладает неким зачатком обмена веществ, и прежде всего газообмена и водной среды…

Лобов сел на своего конька — писал по Докучаеву диплом. Командир замахал руками:

— Хорош, хорош! Тормози… Теперь проверим, какой из тебя танкист. Ну-ка, Степаныч, спроси его!

— А на какой машине ты мехводом был? — вопросил Степаныч.

— На Т-26.

— Сколько твой танк весил?

— Двенадцать тонн.

— Ой, брешешь! Многовато будет.

— А нам поставили усиленные рессоры, да еще экраны установили. И броню подбашенной коробки усилили до 20 миллиметров. Вот и набежала пара тонн.

— Ну, ладно. А ширину гусеницы помнишь?

— 26 сантиметров.

— А стопорение траковых пальцев какое было?

— Сначала шплинты были, потом на кольца заменили.

— Ну, ладно, в танках шурупишь. А кто ты там еще у нас? Политрук?

— Ну, политрук я только по званию. Мне в редакции дали, поскольку у меня высшее образование.

— Все равно на политзанятия ходил. Марксизм-ленинизм учил. Ну-ка, три источника — три составные части марксизма-ленинизма?

Наверное, они все-таки хотели его завалить. А потом пристрелить без особых угрызений совести. Так начинало уже казаться Сергею. Слишком уж долго шли испытания.

— Та-а-ак… Диалектику Маркс взял у Гегеля, материализм — у Фейербаха, а политическую экономию у Адама Смита и Рикардо….

— Хм… Взял… Творчески переработал! Ну ладно, в целом зачет… Теселкин!

— Я!

— Ты у нас фотограф. Ну-ка поинтересуйся!

— Интересуюсь: какие химикаты входят в проявитель?

Сергей облегченно вздохнул. Он снова попадал в свою стихию:

— Метол. Но я еще и гидрохинон добавляю. И как антиокислитель — сульфат натрия. А чтобы «вуали» не было, добавляю бромид натрия.

— Ишь ты, силен! Насчет бромида я и не знал, — удивился Теселкин.