Адольф Мютцельбург - Властелин мира

— Какая дерзость! — шутливо воскликнула Тереза. — Значит, вы требуете, чтобы мы отказали господину де Ратуру от дома только потому, что вам неугодно встречаться с ним. Разве не так?

— Пожалуй, так, — согласился молодой испанец. — Но именно потому, что я не вправе требовать этого — ведь глупо же! — я избегаю бывать у вас.

— Странный вы человек, дон Лотарио! — заметила Тереза. — А что бы вы сказали, если бы я перестала принимать господина де Ратура и принимала только вас, но при этом поставила бы вам условие не бывать нигде, кроме нас?

— Я немедля принял бы ваше условие и был бы счастлив! — вскричал молодой человек.

Тереза, вероятно, поняла, что разговор принял нежелательный оборот и может завести слишком далеко. Улыбка постепенно исчезла с ее лица, уступив место строгости и сдержанности.

— Или вы шутите, дон Лотарио, — сказала она, — или слишком много на себя берете. Даже ради близкого друга нельзя отказываться от всех знакомств. Господин де Ратур — знакомый графа Аренберга, и в этом качестве мне приходится его принимать. Впрочем, Ратур весьма интересный собеседник.

— Никогда в этом не сомневался, — холодно заметил дон Лотарио. — Он лучше знает свет и, наверное, больший знаток женских сердец, нежели я. Он мастер говорить молодым дамам лестные вещи; я этого не умею.

— Так вы полагаете, мне по вкусу подобные развлечения и подобная лесть? — с раздражением спросила Тереза.

— Как знать! — продолжал дон Лотарио. — Даже самые стойкие, самые мудрые из женщин подвержены этой слабости. Они жаждут потешить свое тщеславие и в конце концов бывают недовольны, если им не курят фимиама.

— Я признательна вам за то доброе мнение о женщинах, которое сложилось у вас за столь непродолжительное время ваших занятий, — сказала Тереза с непритворной холодностью. — Если бы это хоть немного касалось меня, я заметила бы вам, что вы, вероятно, водили знакомство лишь с женщинами определенного сорта, ибо только общение с ними могло дать вам повод для таких утверждений. Впрочем, меня это совершенно не касается.

— Если вы так думаете, вы заблуждаетесь, — возразил дон Лотарио. — Не считая вас и жены профессора Веделя, я не видел в Берлине ни одной женщины!

— Неужели ни одной? — с сомнением спросила Тереза. — А как же очаровательная госпожа Моррель?

— Ее, правда, видел, но буквально считанные минуты, — спокойно парировал молодой испанец.

Тереза не спускала с него своих проницательных глаз. Или она не нашла на его лице того выражения, какого ожидала, или подумала, что он притворяется, но по ее лицу пробежала тень смущения и беспокойства.

— Давайте говорить начистоту! — сказал дон Лотарио, наигранно улыбаясь. — Совершенно искренне! Ратура вам видеть приятнее, нежели меня. Так почему я должен жертвовать своими занятиями и своим уединением, если мой приход нагоняет на вас тоску? Или я встречаюсь здесь с Ратуром, и тогда вы сожалеете, что не вдвоем с ним, или я застаю вас одну, и тогда вы только и думаете о том, насколько было бы лучше, если бы на моем месте был Ратур.

— В самом деле? — вспылила Тереза. — Ваша откровенность, дон Лотарио, заходит слишком далеко, и я вынуждена просить вас остановиться. Какие бы чувства ни вызывали во мне визиты господина де Ратура, это только мое дело, и никто не вправе требовать от меня отчета!

— О, ваша горячность только подтверждает мои предположения! — с горечью ответил дон Лотарио.

— Позвольте, какие предположения? — воскликнула Тереза. — Договаривайте все до конца, дон Лотарио!

— Предположение о том, мадемуазель, что ваше сердце завоевал именно Ратур!

— А если и так, дон Лотарио? Если это действительно так? — вскричала Тереза.

— Значит, моя догадка оказалась верна! — ответил молодой человек, принуждая себя улыбнуться.

Тереза встала, отложив вышивание. Дон Лотарио тоже вскочил. Щеки девушки горели; молодой испанец был мертвенно-бледен.

— Должна сознаться, дон Лотарио, — начала Тереза, — что сегодня вы неприятно удивили меня. Я вас не понимаю. Не знаю, насколько важно для вас знать, проявляю я какую бы то ни было благосклонность к господину де Ратуру или нет! Но могу сказать, что от ваших слов веет безграничным тщеславием, какого я прежде за вами не замечала! Из-за того, что к нам вхож другой человек, друг графа, вы разыгрываете из себя обиженного, оскорбленного, однако не делаете ничего, чтобы лишить этого господина преимуществ перед вами — преимуществ, которых он добился, быть может, благодаря своей привязанности к нам! В самом деле, я отказываюсь вас понимать! Вы ведете себя как ребенок! А вот господин де Ратур не сделал и не сказал ничего такого, чтобы заподозрить его в том, будто ваши визиты к нам ему неприятны! Оснований же для недовольства у него не меньше вашего: ведь ему известно, что единственным молодым человеком, которого я принимала в Париже, были именно вы!

— У господина де Ратура нет никаких причин не желать моего присутствия! — дрожащим голосом произнес дон Лотарио. — Впрочем, вы правы, я ребенок, обидчивый, избалованный ребенок, который себе слишком много позволил, за что его и следует одернуть! Больше я не стану докучать вам, мадемуазель Тереза!

— И опять я не понимаю вас, дон Лотарио! — сказала Тереза. — Приходите, приходите когда угодно, ваш приход всегда радует и меня, и, я уверена, графа. Только оставайтесь таким же простодушным, таким же искренним и участливым другом, каким были в Париже. Не доводите дело до крайностей! Согласитесь, будь вы и в самом деле единственным, кто нас посещает, мы вскоре наскучили бы вам.

— Вы правы! — с убийственной холодностью произнес молодой испанец. — Вы так хладнокровны, так рассудительны, что мне просто нечего возразить. Если я и зашел слишком далеко, то, признаюсь, это была всего лишь попытка, которую я осмелился предпринять, — попытка узнать, быстро ли утешится сердце, испытавшее некогда несчастную любовь, едва вновь обретет способность любить. Этот урок пойдет мне на пользу!

Когда он искал шляпу, руки его дрожали.

— Вы обещали графу остаться до вечера! — как ни в чем не бывало напомнила Тереза.

— Пожалуйста, извинитесь за меня, мадемуазель! Скажите графу, что я скверно себя почувствовал! Необходимость остаться тяготила бы меня! Прощайте!

— Не смею вас удерживать, но мне жаль, что вы уходите! Подозреваю, что вернетесь вы не скоро!

— Может быть, и так, мадемуазель! — едва слышно промолвил дон Лотарио и поспешил откланяться.

Тереза ответила на его поклон с непритворной учтивостью. Молодой человек не поднимал глаз. Когда он был уже в дверях, его взгляд задержался на портрете профессора.

— Бедный Ведель! — произнес он вполголоса, сам, возможно, не отдавая себе в том отчета. — И ради кого?