Михель Гавен - Балатонский гамбит

— Из какого тяжелого?! — Наталья грустно улыбнулась. — Я и сейчас не знаю толком, что это такое и как это делается. А тогда… Из зенитки стреляли, прямой наводкой. Какие из нас артиллеристы? Двенадцать девчонок в летних платьицах с косичками, обмундирования и того не выдали, а что выдали, все на мужской размер, велико нам, не пошевелиться в нем, упадешь. Вот так в платьицах заряжали и стреляли, а за спиной госпиталь, там раненые, их больше двух сотен, а мужиков нет, не переправиться им через Волгу, разбита переправа. Куда стреляли, как, я и сама не помню толком, как все было. Как-то стреляли. Оказалось, попали. Только и в нас стреляли тоже, — она пристально посмотрела на Шлетта, — такие, как вы. СС на воротниках, красивые, здоровые парни. Небось видали в бинокли, что девчонки у орудий мечутся, забавно им было смотреть, как им руки, ноги, головы отрывало. Вперед шли с музыкой, пластинку в БТРе заводили на граммофоне, чтобы нам тоже умирать веселее было под джаз. Когда наших наконец переправили, в живых осталась я и еще одна девушка. Но ее сильно покалечили. Остальных в клочья разнесли, — она поставила стакан на стол. — В клочья. Но не прошли. Не прошли к Волге, с этим никто уж спорить теперь не будет, далеко она нынче, Волга-то. Я тогда медсестрой в этом госпитале была, — добавила она, чуть помолчав. — Потом меня переводчицей в штаб взяли, — она опустила голову, вздохнула.

— Но все-таки вы к нам пришли, — сказал Шлетт.

— Я не к вам пришла, — Наталья подняла голову и посмотрела ему в лицо. — Я пришла к фрау Ким. К вам бы я никогда не пришла. Я эти танки в степи, которые расстреливали девчонок у орудий, до конца жизни помнить буду.

— Но это же одно и то же. Разницы я не вижу.

— Нет, не одно и то же. Разница есть.

— Хватит, — Йохан стукнул пальцами по столу. — Счета здесь обоюдные и не очень нам всем приятные. Не надо задавать ненужных вопросов, — он взглянул на Шлетта. — И так ясно, что если орден дали, то не за то, что фрейляйн в тылу прохлаждалась. А если кто был на передовой, то всем есть, что вспомнить.

— Йохан, фрау Ким приехала!

Дверь открылась, на пороге появился Крамер. Маренн вбежала за ним. В распахнутой шинели, с распущенными наполовину волосами.

— Это моя дочка, ее не надо трогать!

— А кто ее трогает? — Пайпер встал, выйдя из-за стола, подошел к ней. — Фрейляйн пьет коньяк, мы рассуждаем об эмансипации женщин и вспоминаем былые сражения.

По тому, как он взял ее за руку, как он смотрел на нее, как она смотрела на него, Наталья сразу почувствовала их близость, какую-то поразительную нежность, сквозившую между ними. Смутившись, она опустила голову.

— Какая эмансипация, какие сражения? — не высвободив руки, Маренн подошла к Наталье.

Наталья встала, от волнения она сцепила пальцы перед собой, не зная, что сказать. Ее душили слезы. Она уже не надеялась на эту встречу. Боялась надеяться. Она смотрела на Ким, в ее красивое лицо и вспоминала фотографию в руке Штефана, как он сказал: «Моя мама, это моя мама. Я очень ее люблю».

— Их пятеро, все раненые, трое очень тяжело, — произнесла она срывающимся голосом. — Я их тащила несколько километров, я и еще одна девушка, которая осталась там. Но больше я не смогла тащить, некуда тащить. Ловушка захлопнулась. Я не могу бросить их, это все мои товарищи, мои друзья. Это самые обыкновенные русские люди, — она улыбнулась сквозь слезы. — Мой отец был генералом. Он всегда заботился о тех, кто служил вместе с ним. Он никогда никого не винил за то, что произошло. Я тоже не могу поступить иначе. Фрау Ким, помогите нам.

— Но погибать-то зачем? — Маренн отошла от Пайпера, подошла к Наталье, обняв ее, усадила на скамью. — С этим совсем не надо торопиться.

Йохан подошел сзади, положил ей руку на плечо, прислонил к себе, она точно оперлась на него. Он внимательно смотрел на нее, ничего не спрашивая.

— Ей надо что-нибудь поесть, — Маренн повернулась к нему. — Коньяк — очень хорошо, но этого мало. — Она провела рукой по спутанным волосам Натальи. — Не плачь. Я здесь, значит, все будет хорошо, мы что-нибудь придумаем.

— Крамер, принесите, что там у нас есть, — распорядился Пайпер.

— Только ветчина, штандартенфюрер.

— Несите.

— Я не хочу есть, фрау Ким, — Наталья отрицательно мотнула головой. — Я не могу есть.

— Надо поесть, — Маренн повторила настойчиво. — Нужны силы, нам еще столько всего предстоит сделать. Как ты оказалась на передовой?

Крамер принес ветчину, нож, несколько ломтиков хлеба. Маренн аккуратно разрезала ветчину на куски.

— Ты же обещала мне, когда мы виделись в Кенигсберге, что будешь находиться при штабе. Дождешься, пока кончится война, как бы она ни закончилась. Зачем лезть в самое пекло?

— Я не хочу изменять Штефану, — тихо сказала Наталья. — Я не могу изменить его памяти, я никак не могу заставить себя пережить все то, что случилось. Не могу забыть. И не хочу, чтобы меня заставил кто-нибудь другой. Мне рассчитывать не на кого, меня никто не защитит. Мои раненые — хорошие люди. Потому и не хочу их бросать, не могу бросить.

— Она чем-то похожа на тебя, — Пайпер с нежностью склонился к виску Маренн, погладив пальцем ее шею. — Такие же темные волосы и светлые глаза, только кажется, голубые.

— Мужчины часто выбирают женщин, которые чем-то похожи на их матерей, — ответила она. — И мой Штефан не стал исключением. Ешь, ешь, — она пододвинула Наталье тарелку, — и никого не слушай, — бросила взгляд на Шлетта. — Сейчас мы подумаем, что можно сделать. Где ты оставила раненых?

— Сейчас покажу, — Наталья достала из кармана карту Иванцова. — Вот, в этой сторожке.

— Это далеко? — Маренн взяла карту и протянула Йохану. Тот взглянул, потом подошел к противоположному краю стола, где лежали немецкие карты. — Это рядом, — сказал он. — Но это уже не наша зона наступления. Наш участок здесь. Там наступает «Гогенштауфен».

— И что? — Маренн встала и подошла к нему. — Они захватят эту сторожку?

— Должны захватить. Странно, что они еще не пришли.

— «Гогенштауфен», это что? — Наталья насторожилась. — Тоже дивизия?

— Да, — Пайпер кивнул, — такая же, как наша. Нет, намного хуже, — он исправился, улыбнувшись.

— И может быть, они уже там? — она резко поднялась, поспешно застегнула полушубок.

— Подожди, куда ты, — Маренн остановила ее. — Йохан, они там? — она посмотрела на Пайпера, напряженно ожидая ответа.

— Судя по всему нет, иначе мы бы слышали их. Они сообщили бы по рации. Мы их тут как раз и дожидаемся, чтобы ликвидировать выступ и не угодить в ловушку. Где-то опять плавают. Хотя им следует торопиться, чтобы реабилитироваться за свой обман.

— Но они захватят их, когда придут?

— Захватят. Это они умеют — захватить парочку больных вместо того, чтобы захватить Будапешт.