Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник)

Он смотрел вдаль, но видел не леса и поля, а ту картину, что рисовалась перед его внутренним взором. Он «видел» устье небольшой речушки, впадавшей в огромную реку, больше похожую на море, поскольку другого берега было не видно. Только вода и небо. А еще огромное воспаленное солнце, окунавшее свой лик в прохладные бездны великой русской реки, на берегах которой он родился и где прошли его младые годы. «Отныне так будет всегда, — поклялся перед самим собой молодой воевода Михаил Шеин, — во времена утрат и потерь я буду видеть себя юным и непорочным, аки ангел Господень, каким был много лет назад, когда стоял на лесном обрыве и смотрел на Волгу, будто паря над суетой бытия. Только это дает ощущение правды и прибавляет сил…»

От размышлений воеводу отвлек небольшой отряд всадников, отделившихся от кромки леса и направившихся к воротам крепости.

— К нам гости! — предупредил Шеин охрану.

— То господин голова станичной службы со станичниками, — ответил стрелецкий десятник по фамилии Скоромный.

— Так пропустите его, — распорядился воевода.

Спустившись к открытым воротам, Шеин сразу увидел то, что его просто взбесило. Станичники привезли связанного по рукам и ногам писаря Культяпого.

— Как такое понимать? — встретил он Безверхого недовольным тоном. — Без моего на то ведома и соизволения вы позволили себе самоуправство. Немедленно развязать писаря!..

— Обожди развязывать, — перебил Безверхий молодого начальника, бодро спрыгивая с коня. — Попался этот писаришка на гнусном предательстве. Он встречался с крымчаками и передавал им тайные сведения…

— Не верю! Об этом человеке у меня самые положительные отзывы…

— А ваш батюшка, царствие ему небесное, больше доверял нам, станичникам. Помнится, под стенами Сокола… — хитро заговорил Безверхий.

— Что?.. Погоди… — остановил его воевода. — Ты знавал моего батюшку? Так ты Прохор… Не может быть! Прошка Безверхий! Тот самый ловкач и удалец из станичной службы! Ну как же. Про тебя мне наш слуга Ферапонт все уши прожужжал. Так это ты служил под началом моего батюшки в Соколе? У тебя должен быть его топорик…

— Было дело, да тому уж многие года миновали. Дослужился вот до чина станичного головы, о чем никогда и не мечтал… И то слава Богу! Кто не желает большой власти, на того не приходят и напасти. А топорик… Ах да, чекан! Он всегда при мне. Вот он, оберег воеводы Шеина. Теперь он твой, молодой воевода. Пусть будет у тебя, как память об отце.

— Нам есть о чем поговорить, — несказанно обрадовался Шеин, принимая бесценный для него дар.

— Поговорим. Отчего не поговорить? Только покрепче заприте Культяпого, да татарских гостей, что под видом купцов в крепость так и шастают, более не пускайте. А торговать они и в посаде могут, не велики птицы… Шпионы они все, одним словом!

…Главный хабаргири в тот же осенний вечер стал свидетелем того, как во Мценск прибыл большой отряд с четырьмя большими пушками.

— Я узнал человека, который ехал впереди отряда, — почтительно произнес Страшный Татарин.

— Кто он? — заинтересовался человек с черным пятном на лице.

— Это брат царя урусов Годуна по имени Семен. Он пользуется безграничным доверием своего родича царя Бориски и негласно руководит Тайным и Разбойным приказами.

— Я узнал все, что хотел, — удовлетворенно кивнул человек с черным пятном. — Мы можем возвращаться в ставку хана Казы-Гирея.

Крымский хан Казы-Гирей наслаждался обществом полуобнаженных гурий из своего гарема с раннего утра до полудня. Потом, совершив омовение в зеленых искристых морских волнах, удобно улегся на песчаном берегу под покровом балдахина и, любуясь на свой Бахчисарайский дворец на возвышенности, вызвал главного хабаргири.

— Дарик, — расслабленно произнес хан, взирая на склонившегося в глубоком поклоне человека с черным пятном на щеке, — я готов слушать твои сказки. Ты же знаешь, что после войны и моих гибкотелых белоперсих гурий, больше всего в этом мире обмана и воровства я люблю твои сказки, которые очень напоминают мне истории из «Тысячи и одной ночи».

— На чем я остановился в прошлый раз? — спросил Дарик, располагаясь на ковре перед ложем Казы-Гирея, покуривавшего кальян.

— Ты поведал мне историю похождений сиятельного владыки Блистательной Порты — Турции, который получил большой пешкеш от неверных за то, чтобы уговорить некий верноподданный народ за морем на поход против урусов.

— Совершенно верно, мой господин, — улыбнулся Дарик. — И тот самый «пешкеш», очень правильно произнесенное вами слово по-персидски, или «бакшиш», как сказал бы я по-татарски, а в общем просто подарок, был настолько драгоценным, что сиятельный сразу же послал к правителю того верноподданного народа за морем своего визиря, который и посетил…

— Да, этот хитрый посланец был у меня вчера, — зевая, проговорил Казы-Гирей. — Он хотел, чтобы я собрал свою орду и напал на Москву…

— При этом сиятельный поручил передать тому правителю подарок в виде трех больших алмазов. А сам получил от иезуитов, как они в тайне себя называют, маленькую золотую корону, украшенную доброй сотней брильянтов и самоцветов.

— Каков хитрец!.. — привстав на подушках, хотел возмутиться хан, но сил на это после гурий и купания уже не осталось. — Мне это порождение ехидны и шакала передал всего один алмаз. Да и тот, ну очень маленький… Где этот шайтан в одеждах визиря?.. — Хан все же встал на ноги и в изнеможении потряс кулаком.

— Посол из Блистательной Порты уплыл на своей галере еще ночью, — ответил Кады-аскер, возглавлявший ханских телохранителей.

— Вот, пожалуйста! Кругом одни обманщики… — пожаловался Казы-Гирей своему хабаргири, снова падая на удобное ложе из ковров и подушек. — И что было дальше в твоей грустной сказке?

— А дальше, мой господин, в ханский дворец постучались два очень богатых купца. Точнее, купец был один, а другой был его слуга. Они попросили соизволения предстать пред ясны очи великого хана…

— Ишь чего захотели? — ухмыльнулся Казы-Гирей. — Я и сам-то к себе не всегда могу попасть…

— И эти недостойные избрали самый быстрый путь, посетив сначала кое-кого из карача — татарской знати.

— Ох, уж эти мне карача! — вздохнул Казы-Гирей, переворачиваясь со спины на бок. — Когда-нибудь я этой карача сделаю карачун — смертную казнь.

— Так вот, главный купец по имени Болислав Спенсерка… — продолжал Дарик.

— Как ты сказал? Боль… Спен?.. — не понял хан. — Какое варварское прозвище!

— Второй же по имени Прозитино…

— Это я знаю! Это от латинского «прозит». Так неверные вскрикивают перед тем, как влить в себя запрещенные Аллахом зелья… Эй, принесите нам хмельной бузы, а то у меня и у моего Дарика пересохло в горле.