Генри Райдер Хаггард - Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2

Мы принялись за ужин, за которым Драмана обмолвилась случайно, что было постановлено украсть у нас оружие, «изрыгающее огонь», чтобы вернее нас схватить. Надо было действовать безотлагательно.

Я ел сколько влезет, исходя из того, что еда придает силу; тоже делал и Ханс. Драмана принесла нам туземной наливки, и я не отказался от выпивки, считая, что умеренная доза алкоголя будет нам обоим на пользу, в особенности же Хансу, которому предстояла холодная ванна.

Поужинав, мы упаковали как можно удобнее наш небольшой багаж. Половину я дал нести Драмане. Ханс же нес только револьвер и вязанку вонючих веток, которая при плавании должна была служить ему поддержкой и прикрытием.

Было около одиннадцати часов, когда мы двинулись в путь, накинув на головы антилопьи шкуры с наших постелей, чтобы по возможности походить на этих животных.

Проливной дождь перешел в изморось. Густой туман стлался по полям и над озером, благоприятствуя нашему бегству. Даже ни одна собака не залаяла на нас, ибо те немногие представители этих животных, какие имелись на острове, из-за холода и сырости все спали в домах. Но сквозь туман сияла с ясного неба большая полная луна, предвещающая перемену погоды.

Никем не замеченные, достигли мы шлюзного канала и, к своему удивлению, нашли дверь незапертой. Приписав это недосмотру жрецов, мы тихо вошли и прикрыли за собой дверь. Затем я зажег свечу, поднял ее над головой и отступил, пораженный ужасом: над каналом сидел человек с длинным копьем в руке.

Пока я недоумевал, что мне делать, и глядел на стража, полусонного и, видимо, еще более напуганного, чем я сам, Ханс со свойственной дикарю быстротой действий положил конец моим раздумьям. Как леопард, прыгнул он на врага. Я услышал удар ножа, и в следующее мгновение отблеск свечи упал на торчащие из воды пятки. Человек исчез навсегда — по крайней мере из нашей жизни.

— Что это значит? Ты говорила, что здесь никого не будет! — свирепо закричал я на Драману, заподозрив ловушку.

Она упала на колени, подумав, должно быть, что я ее собираюсь убить копьем стражника, которое я поднял с земли, и ответила:

— Господин, я не знаю. Должно быть, у жрецов появились подозрения и они выставили стражу. Или, может быть, их встревожил небывалый подъем воды.

Успокоенный ее объяснениями, я велел ей встать, и мы принялись за дело. Заперев дверь изнутри, Ханс взобрался на рычаг и вставил пороховницы в дырку в подъемных воротах, как раз под болт. Затем мы туго законопатили щебнем все щели, чтобы пороховницы не выскочили, и все вместе замазали толстым слоем глины, которую я наскреб с сырой стены сарая. Лишь непосредственно под болтом мы оставили небольшое отверстие, чтобы сконцентрировать силу взрыва на болте и на верхнем крае дырки в подъемных воротах. Фитили мы провели в просверленные в пороховницах дырочки, вставив их для предохранения от сырости в полые тростники. Концы их висели на шесть футов от земли, так что второпях их нетрудно было зажечь.

Теперь было уже четверть двенадцатого, и мы приступили к самой страшной и неприятной части нашей задачи. Мы с Хансом подняли тело убитой при закрытии шлюза женщины и понесли его из сарая. Драмана, отказавшись прикасаться к трупу, следовала за нами, нагруженная всем нашим багажом, который мы ни на минуту не решались оставлять, предвидя возможность, что отступление будет отрезано.

С бесконечным трудом пронесли мы тяжелый труп каких-нибудь пятьдесят ярдов до места, которое я приметил еще утром на краю скалы Приношений. В той части скала подымалась футов на шесть над окружающим уровнем, и спереди в ней имелось промытое водой углубление — как бы небольшой грот без крыши, как раз достаточный, чтобы вместить нас троих и труп.

Здесь мы спрятались и стали ждать.

Спустя некоторое время, перед самой полночью, мы услышали на озере всплеск весел. Лодка приближалась! Еще через минуту совсем близко от нас мы различили человеческие голоса.

Я осторожно высунул голову над краем скалы.

К пристани, вернее, к тому месту, где должна быть пристань, так как вся лесенка, кроме самой верхней ступеньки, была залита водой, подплывала большая лодка. А по площадке скалы Приношений шествовали навстречу лодке четыре жреца в белых одеяниях. Лица их были завешены покрывалами с прорезями для глаз, что придавало им сходство с монахами на старинных изображениях испанской инквизиции. Жрецы и лодка одновременно подошли к пристани. Затем с носа судна спихнули высокую женщину, с головой завернутую в белый плащ, которая по росту вполне могла быть Сабилой.

Жрецы приняли ее безмолвно — вся драма разыгралась в абсолютном молчании — и повели или, скорее, поволокли к каменному столбу меж двумя огнями, и там, насколько можно было разглядеть сквозь туман (в эту ночь я благословлял туман, как это говорится в одном нашем церковном псалме, или там, кажется, наоборот: туман славословит Господа), они привязали ее к столбу. Затем, все в том же молчании, жрецы двинулись обратно по склону скалы и скрылись в зеве пещеры. Лодка тоже отплыла на несколько ярдов — недалеко, как можно было судить по числу весельных ударов — и остановилась.

До сих пор все шло так, как говорила Драмана. Я шепотом спросил ее, вернутся ли жрецы. Она ответила, что нет, никто не придет до самого рассвета, когда Хоу-Хоу в сопровождении женщин выйдет из пещеры принять свою Невесту. Драмана клялась, что это правда, потому что величайшее преступление — смотреть кому бы то ни было на Святую Невесту с момента, когда ее привяжут к скале, до появления солнца над горизонтом.

— Значит, чем раньше мы возьмемся за дело, тем лучше. Живо, Ханс, пока туман не рассеялся.

Быстро взобрались мы на скалу, волоча за собою мертвую. Обогнув с нашей ужасной ношей ближайший из двух Вечных Огней, мы подошли к столбу с задней стороны. Здесь, благодаря туману и стлавшемуся дыму вулканических огней, мы были почти невидимы. С передней стороны столба, связанная, с упавшей головой, словно в обмороке, стояла Сабила. Ханс клялся, что то была она, так как он узнал ее «по запаху», который ему весьма нравился. Я же, не столь одаренный в отношении нюха, не был в этом уверен. Я заговорил, идя на риск, не решаясь взглянуть на девушку. Признаться, я опасался, что она исполнила свою угрозу и, как к последнему средству, прибегла к яду, спрятанному в волосах.

— Сабила, не пугайся и не кричи. Сабила, это мы — Бодрствующий В Ночи и Свет-Во-Мраке. Мы пришли тебя спасти, — сказал я и тревожно ждал, услышу ли ответ.

Наконец я облегченно вздохнул — она слегка качнула головой и прошептала:

— Это сон, сон!

— Нет, Сабила, ты не спишь, а если спишь, проснись, чтобы нам всем не уснуть навеки.