Алла Бегунова - Тайный агент Её Величества (Когда падают звезды)

Господа офицеры уехали в греческий трактир «Кефало-Вриси», где хозяин по их предварительному заказу стушил на оливковом масле шесть свежих осетров метрового размера. В течение вечера все они были съедены. А еще в изобилии подавали на столы напиток с таинственным названием «метакса»: водка не водка, ром не ром, но нечто среднее между ними по вкусу и крепости. В трактире играл оркестр из четырех инструментов: барабан, флейта, скрипка и гобой. Под зажигательную мелодию сиртаки русские, встав в хоровод, танцевали с прекрасной Еленой, ее братьями и их молодыми подружками.

Никакой музыки не звучало в это время в адмиральской каюте «Хотина». Там сидели Аржанова, князь Мещерский, Козлянинов и Кусаков. Чинно, важно, если не сказать торжественно, они вкушали яства, изготовленные поварами флагманского корабля, и вели приличествующую случаю светскую беседу. Содержание ее оригинальностью не отличалось: погода, точнее — местный климат и море; политика, точнее — здешние последние события; мода, точнее — новости из Санкт-Петербурга.

Но все-таки это был разговор весьма сведущих людей.

Аржанова удивила моряков рассказом об особенностях крымско-татарской жизни. Кроме того, она запомнила многое из тех корабельных лекций, какие командор читал ей в начале их плавания. Капитан-лейтенант Кусаков, оказывается, сталкивался с берберами в Средиземном море, плавая на семидесятипушечной трехдечной «Чесме». Мещерский, будучи адъютантом светлейшего князя Потемкина, многое знал о новом фаворите великой царицы — Александре Ланском, небогатом дворянине из Смоленской губернии, теперь ставшим камергером двора Ее Величества и офицером Кавалергардского корпуса.

В перерыве между вторым горячим блюдом и десертом Козлянинов и Кусаков, раскурив трубки, вышли на верхнюю палубу юта и облокотились на фальшборт. Вечер стоял восхитительный, с высоким, чистым небом, яркими звездами, зеркально-темной водой в бухте. Вода изредка словно бы вздыхала у крутого черного бока парусника, и тогда тихий всплеск доносился до верхней палубы.

— Ты действительно решил жениться? — задал вопрос Кусаков.

Козлянинов кивнул, не выпуская трубки изо рта:

— Я сделал ей предложение.

— Ты просто спятил! — с прямотой старинного приятеля рубанул капитан шхуны.

— Почему это? — Командор на него не обиделся.

— Ведь она хитра, аки змий, и блистает красотой, подобно древнегреческой богине.

— Но что здесь плохого? — рассмеялся капитан бригадирского ранга, очень довольный.

— Вот ты, например, надолго уходишь в плавание, — продолжал Кусаков. — А она? Красивая и умная женщина остается в одиночестве. Ясное дело — заскучает. Где скука, там — измены. Направо и налево.

— Я с тобой совершенно не согласен, — насупился Козлянинов.

— Думаешь, она — не такая?

— Уверен! — сказал, как отрезал, командор.

— Друг мой, — капитан-лейтенант доверительно зацепился пальцем за пуговицу его белого кафтана. — Разве красавиц надо брать в жены нашему брату, моряку? Вовсе нет. Ибо продолжение рода — вопрос серьезный. Им, столичным кокеткам, сие невдомек. А госпоже Аржановой я бы предложил стать любовницей.

— Ты что?! — Козлянинов схватил Кусакова за зеленые отвороты флотского офицерского мундира. — Ты соображаешь, что говоришь?

— Ну, твоей любовницей, естественно, — быстро поправился командир шхуны. — Речь же сейчас о тебе…

Командор разжал кулаки, отступил от собеседника на шаг, вынул изо рта трубку, выдохнул клуб серого дыма и процедил:

— Знаешь, как она ответит?

— Назовет сумму, необходимую для ее содержания, — спокойно сказал Кусаков.

— Эх, Иван! — усмехнулся Козлянинов. — Совсем отстал ты от жизни, четвертый месяц болтаясь в море, хотя раньше, помню…

— Да всегда так было! — перебил его капитан-лейтенант.

— Застрелит она тебя из пистолета, понял? — медленно произнес командор и, наблюдая за растерянностью старинного приятеля, добавил. — И ничего ей за это не будет…

Через три дня на рассвете, пользуясь свежим бризом, флагманский корабль «Хотин» и шхуна «Измаил» покинули гостеприимную Балаклаву и взяли курс на запад. Греческие рыбачьи лодки, тоже подняв все паруса, провожали русских. Они шли на промысел к мысу Парфения (совр. мыс Фиолент. — А. Б. ). Там, у двух приметных скал, выступающих из морской пучины и называемых почему-то «Орест» и «Пилад», греки попрощались с нашими моряками.

Обогнув Гераклейский полуостров, с «Хотиным» расстался и «Измаил», который прибыл к границе района своего крейсерства — к Ахтиарской бухте. Выстрелями из сигнальных пушек обменялись оба российских корабля, расходясь в море. Среди безлесых, поросших лишь степными травами гладких кряжей, уступами обрывающихся в волны, на мысе мелькнула горстка белых домиков — селение Ахтиар.

Аржанова разглядывала проплывающие берега в подзорную трубу. Трудно было даже предположить, чем кормятся обитатели этой деревеньки, существующей как бы на стыке двух абсолютно пустынных, диких, безжизненных равнин: водной и земляной. Правда, в древние времена в городах Херсонес и Каламита, расположенных в глубине бухты, кипела бурная жизнь. Но, видимо, какая-то катастрофа заставила горожан покинуть родные места. Города опустели и затем разрушились.

Руины Херсонеса Анастасия посетила два года назад. Они произвели на нее сильное впечатление, подарили интересные встречи и находки. Сейчас она хотела найти среди коричнево-бурых складок суши старинные романтические развалины, однако не смогла. Слишком быстро уходил флагманский корабль от этих мест.

Ближе к вечеру, на траверзе мыса Лукулл они догнали дождевое облако. Дождь сквозь солнце — примета весенняя — вдруг обрушился тысячами капель на желтоватую, идеально вымытую и убранную палубу «Хотина», на белые колонны трех его мачт, на паруса, туго выгнутые. Матросы из вахты лейтенанта Мордвинова не успели даже надеть кожаные куртки, как дождь кончился. Вернее, флагманский корабль миновал его полосу, несомый по черноморским просторам попутным ветром силою в четыре балла.

Капитан бригадирского ранга стоял на верхней палубе юта, опираясь руками на перила, проходящие над шканцами. Отсюда он видел, как на ладони, весь квартердек: от бушприта, форштевня, носовой надстройки, где дымила изогнутая труба камбуза, и фок-мачты — до грот-мачты, ящика нактоуза с компасом и рулевого, державшего руки на колесе штурвала. Здесь повсюду царил образцовый флотский порядок, и сердце мужественного морехода радовалось ему.

Перед ужином Аржанова, накинув на плечи суконную мантилью и надев самую кокетливую из своих шляпок, поднялась наверх, к Козлянинову. Он приветствовал русскую путешественницу поклоном, снял треуголку и поцеловал ей руку. Она сразу почувствовала его настроение. И ветер, и небо, и море словно бы дарили командору небывалую силу. На совершеннейшем корабле он плыл в совершеннейшем подлунном мире, и для полного счастья ему не хватало лишь внимания любимой женщины…