Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 10

Происходящее было настолько необычным и ирреальным, что мы даже не испытывали естественного страха, но и по сей день мне часто снится эта пропасть, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту, с бьющимся сердцем.

— Вперед! Вперед! — торопила белая фигура; после того как ветер унес мантию, Она осталась в белом одеянии и походила скорее на дух, оседлавший ветер, чем на земную женщину. — Вперед, вперед, или вы упадете и разобьетесь. Не смотрите вниз и крепко держитесь за скалу.

Повинуясь ей, мы медленно ползли по каменной шпоре, которая гигантским камертоном вибрировала под порывами оглушительно взвизгивающего, рыдающего ветра. А мы все ползли и ползли, оглядываясь лишь в случае крайней необходимости, пока наконец не добрались до расширения чуть больше обеденного стола в самом конце шпоры; она дрожала, словно мчащийся на всех парах корабль. Мы трое лежали на животах, тревожно озираясь вокруг, тогда как Айша стояла, спокойно выдерживая напор ветра, который развевал ее длинные волосы; она как будто даже не замечала зияющей под нами страшной бездны; рука ее была протянута вперед. Только тогда мы наконец поняли, зачем нужна доска, которую с моей помощью тащил Джоб. Перед нами была пустота; по другую ее сторону в густой тени противоположного утеса что-то виднелось, но что именно — мы не могли различить: темно было как ночью.

— Надо подождать, — сказала Айша. — Скоро посветлеет.

Сначала я не понял, что она имеет в виду. Каким образом свет может проникнуть в это проклятое место? Пока я терялся в догадках, стигийскую мглу, точно огненный меч, прорезал луч заходящего солнца, озарив фигуру Айши, которая засверкала в неземном великолепии. Как описать необыкновенную, дикую красоту этого огненного меча, который рассекал тьму и похожие на венки клубы тумана. Я до сих пор не знаю, как он мог туда проникнуть, разве что через какую-нибудь трещину или отверстие в противоположном утесе, и притом в определенное время, на закате. Могу только сказать, что никогда не видел более поразительного эффекта. Огненный меч пронзил самое сердце темноты; все, что лежало на его пути, вплоть до малейших камешков, высвечивалось с необыкновенной яркостью, тогда как в нескольких ярдах от края его лезвия не было видно ничего, кроме скопления теней.

Этого луча света, очевидно, Она и ждала; к его появлению она и приурочила наше прибытие, зная, что все это с неизменной точностью повторяется изо дня в день в течение тысячелетий; только тогда мы смогли наконец рассмотреть, что перед нами. В одиннадцати-двенадцати футах от конца каменного языка, где мы находились, откуда-то из самой глубины бездны острием вверх поднимался каменный конус, похожий на голову сахара; его ближайшая часть отстояла от нас на сорок футов. Однако на круглой кольцевидной вершине этого конуса лежала огромная плита, что-то вроде ледникового валуна, возможно это и был валун; конец плиты находился футах в двенадцати от нас. Гигантский камень балансировал на этой вершине, как полукрона на краю бокала; в ярком свете луча мы видели, как он покачивается под порывами ветра.

— Быстро! — кричала Айша. — Кладите доску — мы должны перейти через пропасть, пока не погаснет свет. У нас очень мало времени.

— Господи! — простонал Джоб. — Неужто она хочет, чтобы мы перешли на ту сторону? — И по моему знаку он подтолкнул ко мне длинную доску.

— Да, Джоб, да! — воскликнул я с нарочитой бодростью, хотя и мне отнюдь не улыбалась мысль идти по доске через пропасть.

Я передал доску Айше, она быстро перекинула ее от мыска дрожащей каменной шпоры к шатающейся плите. Затем, придавив доску ногой, чтобы ее не унесло ветром, она повернулась ко мне.

— За то время, что я здесь не была, о Холл и, — прокричала она, — каменная плита на той стороне стала раскачиваться еще сильнее, я не уверена, что она выдержит наш вес. Со мной ничего не случится, поэтому я пойду первая. — И, не говоря больше ни слова, она легко и уверенно перешла через шаткий мостик.

— Ничего страшного! — успокоила она нас. — Держите доску, а я отойду к концу плиты, чтобы ваша тяжесть не нарушила равновесия. Иди же, Холли, свет скоро погаснет.

Я поднялся на колени, впервые в жизни мне стало дурно; без стыда признаюсь, что решимость мне изменила.

— Неужто ты боишься? — обратилось ко мне это странное существо, пользуясь коротким затишьем. Она походила на птицу, раскачивавшуюся на высокой ветке. — Тогда пропусти вперед Калликрата.

Это положило конец моей нерешительности: лучше свалиться в пропасть и разбиться, чем терпеть насмешки такой женщины; стиснув зубы, я двинулся по узкой, прогибающейся доске над зияющей пустотой. Я всегда плохо переносил высоту, но еще никогда не оказывался в столь ужасном положении. Какое это отвратительное до тошноты ощущение — идти по проседающей доске, которая лежит на двух неустойчивых опорах. Голова у меня кружилась, по спине ползли мурашки, я был уверен, что вот-вот упаду; каков же был мой восторг, когда я наконец простерся на каменной плите, которая покачивалась, как лодка на волнах. Помню только, что я коротко, но от всего сердца возблагодарил Божий Промысел за свое чудесное спасение.

Затем настала очередь Лео, и, хотя вид у него был немного странноватый, он перешел через пропасть с ловкостью канатоходца. Айша протянула ему руку и сказала:

— Молодец, мой возлюбленный; ты смелый человек! В тебе еще жив старый греческий дух!

На той стороне оставался лишь старый Джоб. Он подполз к доске и завопил:

— Я не могу пройти через эту проклятую пропасть, сэр! Обязательно свалюсь.

— Ты должен перейти, — ответил я неуместно шутливым тоном, — должен перейти, это так же просто, как поймать муху. — Я, вероятно, употребил это выражение, чтобы успокоить Джоба, но на самом деле я не знаю ничего более трудного, чем поймать муху, особенно в жаркую погоду, кроме разве что поимки москита.

— Не могу, сэр, не могу.

— Пусть он идет, — сказала Айша. — Если он останется, то неминуемо погибнет. Свет уже гаснет. Сейчас станет темно.

Она была права. Солнце уже опускалось ниже отверстия или расщелины, сквозь которую пробивался его луч.

— Если ты останешься там, Джоб, ты погибнешь, — крикнул я. — Уже темнеет.

— Иди, Джоб, будь мужчиной! — проревел Лео. — Это нетрудно.

Вняв нашим настояниям, несчастный Джоб с ужасающим воплем распластался по доске; не смея идти во весь рост, он, свесив ноги в пустоту, стал подтягиваться все вперед и вперед; впрочем, кто решится осудить его за это?

От резких движений его рук каменная плита — площадь ее опоры была очень невелика — опасно зашаталась, ко всему еще, когда он был уже на полпути, пламенный луч света вдруг погас: впечатление было такое, будто в занавешенной комнате задули светильник; ущелье, где по-прежнему выл ветер, затопила полная тьма.