Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

– О, как же я могу сказать это…

– Очень просто. Это необходимо. Он, конечно, смутится от этих слов, и этого будет вполне достаточно, чтобы ваш батюшка усомнился. Вы исполните это?

– Да, – прошептала Концепчьона. Затем Рокамболь переменил разговор.

– Вам, вероятно, известно, – сказал он, – что я виделся сегодня с вашим батюшкой? Зять мой виконт д'Асмолль хочет продать ему свой замок.

– Знаю, папа говорил об этом, он даже желает съездить туда.

– В таком случае устройте, чтобы и вас взяли туда.

– Зачем?

– Не знаю, но у меня есть предчувствие, что это принесет нам счастье.

– Хорошо, я непременно поеду туда.

Рокамболь ушел от Концепчьоны вполне счастливый, одно только отсутствие Вантюра беспокоило его.

Через несколько минут после ухода Рокамболя в кабинет к герцогу де Салландрера вошла Концепчьона.

Она была бледнее обыкновенного, но во взгляде ее проглядывала необыкновенная решимость.

– Здравствуй, мое дитя, – сказал герцог, – ты пришла вполне кстати, так как я только что хотел послать за тобой.

– Я вам нужна?

– Да.

– И мне нужно поговорить с вами, – заметила, садясь, Концепчьона.

– Боже! Какой у тебя торжественный вид! – прошептал герцог, любуясь своей дочерью.

– Да, мне нужно очень серьезно переговорить с вами, папа.

– А! У тебя такой посланнический тон. Концепчьона села.

– Ну-с, позвольте мне узнать, папа, зачем вы желали видеть меня?

– Я хочу поговорить с тобой, мое милое дитя, о замужестве.

Концепчьона вздрогнула.

– И я тоже, папа, хотела поговорить с вами об этом же.

– Я хотел сообщить тебе, что пригласил к обеду герцога де Шато-Мальи.

– А я только что было хотела просить вас об этом. Герцог несколько удивился.

– Я люблю вас больше всего на этом свете, папа, – продолжала Концепчьона, – и всегда буду покорна вашей воле.

Молодая девушка произнесла эти слова с таким волнением, что невольно тронула герцога.

– Боже мой, – прошептал он, – что значат эти слова?

– Батюшка! – продолжала Концепчьона. – Вы истинный дворянин, и мысль ваша передать свое имя человеку, который бы был достоин носить его, – слишком благородна, чтобы я могла делать замечания. Но если Шато-Мальи не докажет вам своего происхождения…

– Он непременно докажет! – перебил герцог. – Прочти вот это письмо, – добавил он и подал дочери письмо русского полковника де Шато-Мальи.

Концепчьона прочитала его и холодно возвратила отцу.

– Это так ясно, – заметил герцог.

– Батюшка!.. Если же Шато-Мальи действительно потомок Салландреров, если бумаги, которые он предъявит, достоверны…

– Ты, кажется, сомневаешься? – Да, папа.

– Ты сходишь с ума.

– Может быть.

– Или и герцог сумасшедший!

– Батюшка, – прошептала Концепчьона горячо, – герцог де Шато-Мальи нагло лжет!

Дон Паец отшатнулся, как бы пораженный этими словами.

– Я не знаю, помешалась ли я. но я знаю только, что графиня Артова – эта потерянная женщина – придумала просто историю бумаг.

– Подобная низость!..

– Я, может быть, докажу ее.

– Ты, Концепчьона?!

– Я, батюшка. Не знаю, предъявит ли Шато-Мальи эти бумаги, но я положительно убеждена, что они фальшивые. Батюшка! На коленях умоляю вас, будьте справедливы!

И Концепчьона опустилась на колени, но герцог мгновенно поднял ее.

– Говори, дитя мое, – сказал он в порыве глубокой нежности, – разве я не твой отец и разве я не люблю тебя?

– Ну, так слушайте же меня, батюшка! У меня есть одна тайна, которую я не могу открыть вам потому, что она не принадлежит мне, но я умоляю вас верить моим словам: герцог де Шато-Мальи бессовестно лжет из одного только честолюбия.

– Следовательно, – продолжал дон Паец, – ты ненавидишь того человека, которого я избрал тебе в мужья?

– Да, если подозрение мое справедливо, нет, если меня обманули. И в таком случае я буду его женою, если вы этого только желаете, папа.

Слова дочери совершенно изменили образ мыслей герцога де Салландрера.

Он на минуту поколебался в своих убеждениях рассказом баронессы Сен-Максенс и странным стечением обстоятельств, когда не получил письма графини Артовой, и в то же время узнал от Шато-Мальи, что рукопись его родственника сгорела. Но теперь перед ним лежало письмо русского полковника, на конверте был штемпель Одессы – и он снова глубоко верил словам герцога де Шато-Мальи.

– Будь осторожна, Концепчьона! – сказал он. – Герцог де Шато-Мальи везде пользуется репутацией честного человека.

– Репутации не всегда бывают справедливы, папа. Голос Концепчьоны звучал так твердо и убедительно, что герцог вскричал:

– Но докажи мне справедливость своих слов!

– Я надеюсь доказать.

– Каким образом?

– Вам известно, что в моей мастерской есть стеклянная дверь в уборную и что из этой уборной есть выход в коридор, на лестницу?

– Знаю, но что же из этого следует?

– Батюшка! Мужчина может лгать самым нахальным образом перед мужчиной, но теряет самообладание в присутствии любимой женщины.

– А герцог любит тебя, мое дитя!

– Положим, что любит.

– И ты должна верить, что его собственное богатство отстраняет всякую мысль об…

– Батюшка, – перебила его Концепчьона, – позвольте вашей дочери предложить вам средство доказать на деле истину ее слов.

– Изволь, дитя мое.

– Пригласите герцога к обеду.

– Я уже пригласил его.

– Сегодня?

– Да.

– Отлично. После обеда я приглашу герцога в мастерскую посмотреть мои картины. Тогда… – Концепчьона несколько приостановилась.

– Что же тогда?

– Вы, папа, войдете через коридор в уборную и спрячетесь там.

– Но подобные увертки недостойны дворянина, мое дитя.

– Ну, в таком случае мне нечего больше делать, – проговорила Концепчьона, – я ничем больше не могу доказать истины моих слов и я согласна выйти замуж за Шато-Мальи.

– В словах молодой девушки звучала такая горечь, такое отчаяние, что герцог невольно растрогался.

– Изволь, – сказал он, – я исполню твое желание.

– Но это еще не все, папа!

– Ну, говори.

– Вы должны дать мне слово, что, как бы необыкновенны ни казались вам мои слова и поступки, вы будете смотреть неподвижно и безмолвно.

– Клянусь тебе, мое дитя!

Тогда Концепчьона почтительно поцеловала руку отца.

– Вы благородны и добры, папа, – продолжала она. Затем она подошла к письменному столу и написала герцогу де Шато-Мальи следующую записку:

«Герцог! Отец сказал мне, что я должна сделаться вашей женой. Мне остается только преклонить голову перед родительской волей, но до этого я прошу вас уделить мне один час для разговора.

Вы обедаете сегодня у нас. После обеда я попрошу вас пожаловать ко мне в мастерскую, – не откажите в моей просьбе.