Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

И при этом молодая женщина подвинула ему стул.

– Вы очень любезны, – продолжала она, – что пришли раньше всех поздравить меня с этой метаморфозой. Быть первым – очень умно, а в особенности в любви, мой милый, старшинство принимается всегда в уважение.

– Вы сошли с ума! – проговорил Фернан.

– Merci за комплимент, мой друг, мне стыдно, что я была дружна с вами. Продолжайте же… если вы для этого пришли в десять часов утра.

Фернан находился в очень неловком положении.

– Прелестнейший друг, – продолжала Баккара, – может быть, вы не ожидали встретить меня здесь?

– Нет, – пробормотал Фернан.

– Вы хотите сказать, что вы пришли к Тюркуазе? Фернан вздрогнул.

– Может быть…

– Тюркуаза выехала отсюда.

– Что вы говорите?

– Гм! Я снова купила свой отель, следовательно, ведь ей нужно же было уехать отсюда.

Фернан опять вздрогнул.

– Вы… купили?

– Конечно! Да где же вы находитесь, что не знаете этого, мой любезный? Разве вы не знали, что этот отель принадлежал мне? Разве вы забыли, как гостили здесь у меня?

Она посмотрела на него с насмешливым и вместе с тем благосклонным видом.

– И вы снова купили его?

– И заплатила, милейший, сто шестьдесят тысяч франков чистыми деньгами. Эти-то сто шестьдесят тысяч Тюркуаза и отослала виконту де Камбольху.

При этом имени Фернан едва мог только удержаться и не выказать своего гнева.

– Но что же это за шутка? – проговорил он.

– Я не шучу.

– Этот отель принадлежит вам?

– Мне.

– А ваш дом на улице Бюсси? Баккара как-то странно улыбнулась.

– Гм! – заметила она. – Может быть, я уже продала его, и даже той же Тюркуазе.

– Но, – добавила она через несколько минут, – я не хочу обманывать тебя, мой милый. Тюркуаза уже не имеет больше средств покупать дома, а покойная госпожа Шармэ владеет еще своим домом на улице Бюсси. Только к этому я могу еще добавить, что ее наследница Баккара, конечно, поспешит продать его.

– Я вижу просто сон, – заметил Фернан.

– Почему это?

– Потому, что я не узнаю вас.

Она молча, но пристально посмотрела на него. Прошло минуты две.

– Неблагодарный! – прошептала она.

– Нет, – проговорил он, – я не могу верить и не верю, чтобы госпожа Шармэ, женщина с сердцем и умом, чтобы эта добродетельная госпожа Шармэ…

– Ее больше не существует, мой любезный.

– Как! – воскликнул он. – Вы, которая вела в продолжение четырех лет примерную жизнь, вы, которую больные находили у своего изголовья, – вы хотите приняться опять за эту постыдную жизнь?

Баккара расхохоталась и привела этим смехом Фернана в полное недоумение.

– Голубчик, – сказала она, – если ты хочешь выслушать меня, ты не будешь больше так удивляться. Я расскажу только самую обыкновенную историю.

– Я вас слушаю.

– Когда-то и где-то была или, лучше сказать, жила одна гадкая развратная женщина, которая из глубины своей нечестивой жизни вдруг увидела частичку голубого неба и на этом небе звездочку. Это была звезда любви. Человек, которого она полюбила, был бедный чиновник, он любил бедную, честную и невинную девушку, на которой он женился.

– Довольно, – прервал ее Фернан, – я теперь знаю, о ком вы говорите.

– Погодите и не перебивайте меня.

– Хорошо, – прошептал Фернан, потупив глаза. Тогда Баккара передала ему его собственную историю, сказав, что она уступила его честной, невинной и благородной девушке, а сама порвала" со своей прошлой жизнью. «Но вдруг, – продолжала она, – мне на дороге стала женщина, которая во всем гораздо ниже меня, и теперь я не хочу оставаться простой зрительницей».

Фернан считал себя оскорбленным всем этим и ушел от Баккара, предварительно узнав, что Женни переехала в улицу Бланш, № 17.

Когда он ушел, молодая женщина не могла удержаться от слез.

– Боже! – прошептала она. – Я хотела возвратить его жене, думала образумить его и не могла заглушить биение собственного сердца!

О слабость человеческая!

И Баккара глубоко вздохнула.

Через два часа после этого Баккара ехала по улице предместья св. Антония и приказала остановиться у подъезда мастерской Леона Роллана.

Она быстро взбежала по лестнице и остановилась у дверей комнаты Вишни.

Молодая женщина сама отворила дверь и бросилась в объятия сестры.

– Ах, иди, иди, мой друг, – сказала она, – ты очень одолжила меня, что пришла навестить, потому что я сильно страдаю.

Вишня была одна, так как мать Роллана ушла со двора.

– Боже, как ты переменилась, – прошептала Баккара, садясь со своей сестрой в маленькой гостиной.

Вишня глубоко вздохнула и тихо сказала:

– О, моя жизнь – чистый ад. Баккара взяла ее за обе руки.

– Надейся, – шепнула она. Вишня залилась слезами.

– Но, – прошептала Баккара, – какое же он чудовище, если позволяет себе заставлять тебя так сильно страдать!

– Нет, – ответила Вишня, – он и сам страдает, как какой-нибудь осужденный.

– Ты говоришь, что и он страдает?

– Ужасно, смертельно.

– Разве он сошел с ума?

– Да, с горя, что эта тварь не любит его. Она уже оставила его, – добавила она, несколько помолчав.

– Она, сама?

– Да.

– Ах, так это еще лучше для тебя, так как, когда пройдет первое кружение головы, он возвратится к тебе. – Баккара нежно обняла свою сестру и страстно поцеловала ее.

– Все проходит со временем, – продолжала она, – а в особенности любовь, если только она произошла в минуту безумия. Ты говоришь, что она его оставила?

– Да. Уже три дня.

– Ты вполне уверена в этом?

Вишня утвердительно кивнула головой.

– Так будь уверена, моя милочка, что уже близко то время, когда он будет на коленях просить у тебя прощения.

Горькая улыбка показалась на лице Вишни.

– Я уже заранее простила его и охотно бы согласилась быть несчастной, лишь бы только он не страдал. А он так страдает.

Вишня при этом старалась скрыть свое волнение.

– Боже! – продолжала она. – Если бы ты только могла видеть, в каком он отчаянии со вчерашнего дня. Он даже хотел ночью убить себя.

Баккара удивилась.

– Да, он хотел даже сегодня ночью броситься из окна, и когда я удержала его, то он был очень недоволен мной и крикнул: «Зачем ты удержала меня?»

– Но разве ты забыл свое дитя? – сказала я тогда ему, и это-то напоминание о невинном малютке заставило его вздрогнуть. Он подошел к нему, поцеловал его и принялся плакать. Затем он поцеловал у меня руку и ушел, дав мне предварительно клятву в том, что он не лишит себя жизни. Сегодня утром он не говорил ни со мной, ни со своей матерью и все время целовал и играл с нашим ребенком.

– Но почему же ты убеждена, что она оставила его? – спросила Баккара. – Разве он тебе говорил о ней?

– О нет, – ответила, вздохнув, Вишня, – я узнала это из письма, которое я нашла сегодня на полу и которое он все время перед тем, как потерять его, страстно целовал.