Понсон Террайль - Тайны Парижа

Гонтран взглянул на шевалье и прочел в его глазах полное удовлетворение, и это окончательно его успокоило.

– Итак, – продолжал д'Асти, – с какою целью было основано наше общество? Исправить в нашу пользу ошибки слепого случая, из преследуемых неудачами и разорившихся людей сделать нас богатыми и счастливыми…

– Следовательно, – резко перебил его маркиз, у которого мелькнула безумная надежда, – общество распалось?

– Нисколько, оно всегда будет существовать, но пока оно бездействует.

– А… полковник?

– Ах! Ей-богу, не знаю, чего он захочет еще потребовать от нас, но до сих пор… Ну что ж? Если понадобится, мы окажем ему услугу, пока же он ничего не требует…

При этих словах Гонтран смутно почувствовал, что в отдаленном будущем его ждет какое-то новое несчастье… но полковника не было во Франции… притом, отдавшись всецело своему сыну, он, может быть, даже забыл о таинственном обществе, которое он основал. Когда несчастье далеко, всегда живет надежда, что оно минует нас. Гонтран поддался этой обманчивой надежде и начал видеть в шевалье одною из неприятных друзей, которым мы бываем принуждены улыбаться, но которых стараемся по возможности избегать.

– Однако, – продолжал д'Асти, – один из наших друзей не получил еще своей доли счастья, хотя на пути к получению его…

Слова шевалье были для Гонтрана тем же, чем явилась бы для узника последняя фраза в приказе об аресте, повелевающая задержать его в тюрьме за преступление, совершенное позже того, за которое он посажен и о котором правосудие только что узнало…

– Ренневиль! – пробормотал он, весь дрожа.

– Да, бедняга Ренневиль далеко не так счастлив, как мы все. У него не было в перспективе дядюшки с наследством, и он не любил ни одной девушки с приданым. Он мечтал до сих пор только о двойной ставке, которая разорит игорные дома на берегах Рейна, – мечта безумная, которая могла привести его в Шарантон, но теперь и он напал на след счастья. Один из братьев его отца, шевалье де Ренневиль, исчезнувший бесследно во время катастрофы, бывшей на острове Сан-Доминго при возмущении негров, о котором с тех пор не было вестей, внезапно объявился… Этот дядя прошел все роды занятий и наконец сделался миллионером. Это настоящий американский дядюшка, водворившийся в Батавии. К сожалению, этот дядя поступил иначе, чем все остальные: он обзавелся сыном… Де Ласи вздрогнул.

– Этот сын, – продолжал шевалье, – служит в военном голландском флоте. Если он умрет, наследует Ренневиль.

Гонтран вообразил, что шевалье прикажет ему немедленно отправиться и убить этого сына, и он побледнел и задрожал.

– Досаднее всего, – продолжал шевалье, – что Ренневиль не знает, где находится вышеупомянутый офицер, да если бы и знал, то не легко было бы его нагнать. Морской офицер, подобно ласточке, останавливается только на зимовку.

Опасение де Ласи рассеялось.

– Итак, – спросил он, – теперь?..

– Теперь Ренневиль наводит справки. А когда вернется полковник и я передам ему свои полномочия, я охотно возьму на себя наведение справок о голландском моряке. Я никогда не путешествовал, притом Маргарита, которую я обожаю, становится немного однообразна. Она бросила живопись и занялась поэзией. Она пишет скверные стихи… занятие, постыдное для женщины!

Шевалье встал и подал руку Гонтрану.

– До свидания, дорогой мой, – сказал он. – Теперь половина десятого; вас ждут в 11 часов в мэрии десятого квартала, и у вас остается времени ровно столько, сколько вам нужно для того, чтобы одеться и заехать за вашей невестой. До свидания… и будьте счастливы!

Шевалье улыбнулся при последних словах двусмысленной улыбкой, не раз наводившей ужас на Гонтрана во время его короткого пребывания в Порте, и вышел.

Оставшись один, Гонтран начал размышлять о том, что ему только что сказал д'Асти. Появление этого человека, сначала так напугавшее его, в конце концов показалось ему вполне естественным, а слова его успокоили маркиза и относительно будущего… Хотя общество не распалось, зато оно выполнило две трети своей задачи, и, если бы даже допустить, что ему предстоит исполнить еще какое-нибудь из темных дел, неужели оно должно обратиться за этим непременно к Гонтрану, уже так много поработавшему для него? Это было маловероятно. Однако прощальная улыбка шевалье проникла в сердце Гонтрана, как острие кинжала, и страшное подозрение овладело им в то время, когда он одевался.

– Я боюсь этого человека, – бормотал он. – Я боюсь его, как змеи… в глазах у него яд!

Гонтран вспомнил, что Маргарита и он горячо любили друг друга и что шевалье принадлежал к числу тех людей, которые способны на низкую месть…

Разве такой человек мог простить своей жене, что он получил только ее руку, а не был ее первой любовью? Эта мысль сильно волновала де Ласи и преследовала его все время его переезда из улицы Гельдер до улицы Вернейль, где находился отель барона де Фруадефона. Но она испарилась на пороге будуара Жанны. Жанна сияла радостью и казалась непорочной, как ангел, которому Бог разрешил спуститься на землю, чтобы найти там душу, которую он мог бы полюбить. Когда она увидала Гонтрана, яркий румянец залил ее щеки, а глаза заблистали от чистой радости.

Туалет новобрачной был уже окончен; по умоляющему взгляду Гонтрана она отпустила своих горничных. Жених и невеста в ту минуту, когда они готовились соединиться навеки, почувствовали желание остаться наедине и в последний раз торжественно побеседовать.

Де Фруадефон, присутствовавший при окончании туалета дочери, угадал тайное желание молодых людей и сказал, улыбаясь:

– Ну, детки, доверьте друг другу ваши маленькие тайны… у вас остается еще десять минут… Я покидаю вас.

И счастливый отец ушел, лукаво улыбаясь, как поступают старики, еще не забывшие свою молодость и утехи любви. Гонтран взял свою невесту за руку и, усадив ее на оттоманку, сел рядом с нею.

– Жанна, возлюбленная моя, – сказал он, – через час вы будете моей женой…

Он почувствовал, как рука молодой девушки дрожит в его руке.

– Через час, – продолжал он, – нас соединят вечные узы… Жанна, любите ли вы меня?

– Ах, – вздохнула она, – и вы еще сомневаетесь!

– Видите ли, когда женишься на таком ангеле, как вы, дорогая моя, в последнюю минуту невольно чувствуешь какой-то страх…

Она с удивлением посмотрела на Гонтрана.

– Я с самого утра спрашиваю себя, дорогая, действительно ли я достоин вас.

– О, да! Я чувствую это! – воскликнула Жанна.

Гонтран вздрогнул, вспомнив свое прошлое.

– Жанна, дитя мое, – продолжал он растроганным голосом, – я бурно провел свою молодость…

– Вы добры и благородны, Гонтран.

– Ах, дитя, – прошептал он. – Бог мне свидетель в том, что я люблю вас так же горячо, как ангелы могут любить Бога, и что вся моя последующая жизнь будет посвящена тому, чтобы сделать вас счастливой…