Любовь Воронкова - Сын Зевса. В глуби веков

Бесс переправился первым. Он никак не мог избавиться от чувства погони за спиной. Сидя на большом рыжем коне, Бесс ждал, когда переправятся его отряды. Время от времени он кричал резким голосом, приказывая торопиться. Черные глаза его с блестящими голубыми белками беспокойно следили за судами, одно за другим пристающими к берегу. Нервная дрожь проходила по его медно-смуглому, тронутому рябинками лицу.

Наконец последние отряды высадились на берег. Кони, отряхиваясь, выходили из темной воды.

— Сжечь суда, — приказал Бесс, махнув рукой вдоль берега, — сжечь всё! Ничего не оставлять — ни плота, ни челнока!

Войско, не задерживаясь, уходило в глубину согдийской страны, направляясь в долину Кашка-Дарьи, к городу Навтаки [90] * Навтаки — город в Согдиане. . Шумной гурьбой, не знающие строгого порядка, скакали кочевники. Более стройно и молчаливо шли персы, мидийцы, отряды дальних азиатских племен, уведенных Дарием. Отчетливо сохраняли строй эллинские наемники, служившие Дарию и теперь оставшиеся в бегущих войсках Бесса с нетвердой надеждой получить свою плату.

Бесс угрюмо поглядывал на своих спутников, персидских и согдийских вельмож, проверял поредевшую свиту. Тучный Барсаент, сатрап Арахозии, идет с отрядом арахотов — горных индов. Набарзан, уцелевший при Гранике… А вот идет Оксиарт, знатный бактриец, со своим войском. Согдиец Спитамен ведет свою отважную конницу. А где Фратаферн, бывший у Дария сатрапом Парфии? Где Стасанор, сатрап ариев? Где Автофридат, сатрап мардов и тапуров?

Этих напрасно искать в войске Бесса. Они у Александра. Александр теперь принимает персов в этеры, в отряды царских телохранителей. Персидские вельможи, служившие великим персидским царям, стоят теперь за спиной македонского царя!

Ушли от Бесса и многие бактрийские военачальники. Они велели сказать Бессу, что шли затем, чтобы отстаивать свободу, а не затем, чтобы бежать. А если и Бесс бежит от Александра, то им в его войске делать нечего. И теперь они просто разбрелись по домам, ушли в свои высокогорные крепости, решив отсиживаться там, пока в стране свирепствует Македонянин.

На кого надеяться?

Бесс, придержав своего рыжего костистого коня, поравнялся с Оксиартом.

— Где твоя семья, Оксиарт?

— Далеко, — Оксиарт махнул куда-то длинным синим рукавом персидского кафтана, — на Согдийской Скале. За них я спокоен.

Бесс кивнул головой:

— Это хорошо. Но почему ушли бактрийцы?

Оксиарт вздохнул, помолчал, словно прислушиваясь к легкому хрусту снега под копытами коней.

— Наверно, потому, что надоело воевать без победы, — уклончиво сказал он, прикрыв густыми ресницами свои светло-серые глаза.

— Потому, что не верят в победу? Или потому, что не хотят служить персу?

— Этого я не знаю. Но думаю, что сейчас нет разговоров о том, кому служить. Надо защищать свою землю, вот и все. Так я думаю.

Бесс не ответил. Этот разговор ему не нравился. Оксиарт ускользал из его рук.

— Защищать нашу землю, — повторил Бесс, — да. Защитить то, что осталось. А потом гнать из Персии Македонянина. Дарий не мог этого сделать. А я это сделаю.

Бесс взмахнул плеткой. Рыжий конь крупным галопом ушел вперед. Оксиарт, прищурясь, глядел ему вслед.

«Из Персии? — думал он. — А что нам за дело до Персии?»

Бесс догнал и окликнул Спитамена. Согдиец молча направил к нему коня. Кони шли рядом. Бесс украдкой, искоса поглядывал на Спитамена.

— Бактрийцы ушли, — начал Бесс, стараясь говорить спокойно, — персы ушли. Кому верить?

— Тому, кто остался, — ответил Спитамен.

Смуглое, с тонкими чертами лицо согдийца было задумчиво. Но в голосе его звучала твердая решимость, и Бесс почувствовал это.

— Александр прошел так далеко потому, — продолжал Бесс, — что никто ему по-настоящему не сопротивлялся. Через меня он не перешагнет. Только бы соратники мои мне не изменили.

— Я нашему делу не изменю, — сказал Спитамен.

И этот ответ не понравился Бессу — он ведь не сказал: «Я тебе не изменю, Бесс!» Рыжий конь помчался дальше.

«Да, я нашему делу не изменю, — хмуря тонкие черные, сходящиеся у переносья брови, думал Спитамен, — я не сложу оружия, если даже сам Бесс сложит его. Если откажутся воевать все — и персы, и бактрийцы, и согды, — я и тогда не сложу оружия. И если жена оставит меня из-за этой войны, я все-таки не сложу оружия!»

Но — жена!.. Гордая красавица из семьи персидских царей, жена Спитамена не понимает его и не хочет понимать. Его борьба с Александром кажется ей бессмысленной, ведь даже ее знатные родственники отказались от этой безнадежной борьбы!..

На крутом повороте дороги Спитамен оглянулся. Далеко позади, в прозрачной морозной синеве, таяли оранжевые отсветы костров, отмечая линию реки. Это горели челны и плоты на берегу Окса…

…Нет, что бы ни говорила жена, как бы ни гневалась она и как бы ни порицали Спитамена ее персидские родственники, он, пока есть силы, будет биться с ненавистным врагом, топчущим родную землю.

Только вот как успокоить сердце? Как заглушить хоть немного мучительное чувство неистребимой любви к этой женщине, которая держит его в плену уже столько лет? Как томящий недуг, как рабство, освободить от которого может только смерть. А потерять это рабство страшнее смерти.

Спитамен старался думать о предстоящих сражениях. Ярость закипала в душе, как только он вспоминал об Александре, захватившем земли Азии, земли Бактрии и теперь подступающем к Согде. Старался думать о том, где он разместит свою конницу, как обеспечит провиантом и фуражом… Но, крадучись, с коварством ненадежного счастья, сердце постепенно захватывали воспоминания недавних дней, последних дней в его родном доме. Теплая тишина, ароматный дымок алебастровых светильников, ласковое прикосновение пушистых, темно-красных ковров… Из глубины покоев, отводя завесу тонкой рукой, является женщина, легкая, как видение.

— Я ухожу сражаться с Александром, — сказал ей Спитамен.

Жена еле взглянула в его сторону.

— Зачем?

Спитамен вскочил.

— Как зачем? Защищать Согду!

В ответ лишь небрежное движение руки.

— Да, — твердо повторил Спитамен, — и ты будешь со мной.

— Я? Где?

— Со мной. На войне. В лагере. Там, где буду я. И ты, и наши дети — со мной. Со мной! — повторил Спитамен. — Я не могу оставить вас без своей защиты!

Жене пришлось подчиниться. Но с каким горем, с какими слезами покидала она свой богатый дом. Какие обидные слова она говорила Спитамену!

— Защищать Согду! Зачем? Столько лет жили под властью персов. А теперь будем жить под властью македонян. Ну и что же? Кому нужна та свобода, которую ты собрался защищать?

— Кому? Мне. Тебе. Нашему народу.

— Мне? — Жена пожала плечами. — Мне она не нужна. Народу? А какое мне дело до вашего народа?