Ольга Елисеева - Последний часовой

Долли с достоинством кивнула.

– Дипломат не имеет права на предубеждения, дорогая. Эти люди в чести. Сам король не отказывает им в уважении.

– Деньги делают все! – рассмеялась Лэм. – Они ведь очень эксцентричны? Вы не находите? Последняя выходка в палате общин!

Графиня прекрасно поняла, о чем говорит собеседница. Сын Натана Лайонел, избранный не без усилий отца в парламент, отказался приносить присягу на Библии и потребовал, чтобы ему принесли Тору.

– Это настоящий вызов обществу! – возмущалась Каролина. – Какое неуважение к нации, давшей им приют! – Она явно повторяла чьи-то слова, вероятно мужа. Всякий раз, поссорившись с любовником, леди Лэм вспоминала о семейных обязанностях, главная из которых – поглощать всю ту чепуху, которую приносит с заседаний благоверный. – Где бы они были, если бы Англия…

«А где была бы Англия? – улыбнулась своим мыслям Долли. – Без займов для войны с Бонапартом? Без денег на армию Веллингтона? Впрочем, с Ватерлоо вышел небольшой конфуз. Пусти лису в курятник».

– Возможно, возмущаться следовало несколько раньше? – мягко поинтересовалась она и бросила уздечку своей караковой кобылки, которая мирно пошла рядом с мышиной лошадью леди Лэм. – Чудная рощица. Кажется, вся компания собирается там?

– Что вы имеете в виду? – Каролина беспокойно дернула головой. – Нет, что вы имеете в виду, когда говорите о возмущении? Когда мы должны были выразить свое недовольство?

– Когда Ганнибал стоял у ворот. – Долли подняла лицо вверх и подставила его теплому, неяркому солнцу, пробивавшемуся сквозь ветки молодых буков. – У меня на родине вот так же, двумя рядами, высаживают березы. Деревья теснят друг друга, и те, что растут по кромке дороги, вынуждены склоняться, образуя свод.

– Вы уходите от ответа.

– Что ж, дорогая. Когда Наполеон бежал с Эльбы, кто помог снарядить новую армию? А потом первым узнал о победе Веллингтона? Почтовая служба Ротшильдов поставлена лучше, чем в Китайской империи! – Графиня не улыбалась. – Натан за сорок часов до правительства получил известия из Бельгии. В тот же день он явился на биржу и объявил о продаже британских ценных бумаг. Началась паника. Раз Ротшильд распродает имущество, значит победа за корсиканцем! Все ринулись за бесценок сбрасывать акции. Их анонимно скупали люди Ротшильдов. К вечеру Натан заработал шестьсот тысяч, а сотни финансистов были разорены. Разве кое-кому из ваших знакомых не пришлось тогда расстаться с фамильными поместьями?

«И разве такая махинация не должна была вызвать гнев общества?» – мысленно добавила Долли. Но что такое общество? Газеты? Им можно заплатить. Парламент? Его никто не слушает. Правительство? Новый заем, и на тебя смотрят, как на благодетеля. Беспечные аристократы, чьи особняки и драгоценности давно заложены в том же банкирском доме, счастливы устроенным праздником.

– Все это очень печально. – Каролина вздохнула. – Лучше веселиться!

– Я не спорю.

Обе всадницы пришпорили лошадей. Долли взяла чуть вправо, чтобы рассмотреть руины средневековой церкви, покинутой, видимо, еще во времена Генриха VIII. От храма осталась одна рыжая кирпичная стена с аркой для ворот да башенка колокольни, сквозь узкие окна которой буйными плетями свешивалась цветущая глициния. Каменные перекрытия и гребень были превращены умелой рукой садовника в подпоры для вьющихся растений, а из специально образованных виноградом и плющом ниш выглядывали головки мраморных фавнов. Ярко-красные и малахитовые листья усыпали поверхность неглубокого пруда.

Чудный уголок! Долли спрыгнула с коня, примотала повод к ветке и присела на любезно оказавшуюся под козырьком стены скамейку. Ей нравилось новое приобретение Ротшильдов, размах и роскошь, с которой они устроились в Бакингемшире. И та дерзость, с какой смели оставаться собой в самом чопорном обществе Европы. Хотя деньги делают невозможное.

Вот, например, раньше Меттерних терпеть не мог евреев. Но когда перед Венским конгрессом Соломон, второй сын великого Мейера Амшеля, предложил ему бессрочный кредит в размере 900 тысяч гульденов, канцлер не просто смягчился. Он провел закон, разрешавший иудеям приобретать недвижимость на землях Священной Римской империи, и смеялся в письмах к Долли: «Австрия пошла с молотка!»

Теперь Натан разбил в самом сердце Англии французский регулярный парк с фонтанами и низкими газонами – как раз то, что здесь так не любят – но отныне будут восхищаться!

На дорожке хрустнул гравий. Долли подняла голову. К ней приближались лорд Каннинг об руку с самой очаровательной вертихвосткой двора – леди Хертфорд. Госпожу Ливен позабавило, что ее нынешний любовник, министр иностранных дел, вышагивает рядом с бывшей фавориткой короля.

– Разрешите наш спор, дорогая графиня, – заговорил Каннинг. – Моя спутница не верит, что Ротшильды прежде торговали тряпьем.

– И, как видите, это весьма прибыльное занятие, – улыбнулась Долли, широким жестом показывая на кровли дворца, рельефно поднимавшиеся за деревьями. – Не всякому по карману построить новый Фонтенбло.

– Ну, та восьмигранная башенка с винтовой лестницей больше напоминает Блуа. Но в целом вы правы. – Каннинг кивнул.

– Однако расскажите про тряпье, – потребовала его спутница. – Всегда интересно перебрать чужие грязные рубашки!

– Тут нет тайны. – Графиня подвинулась на скамейке, приглашая леди Хертфорд сесть рядом.

Каннинг остался стоять, оценивающе глядя на обеих дам. Лисья мордочка фаворитки была прелестна. Если бы не покрывавшие ее веснушки и розоватый цвет кожи, мгновенно красневший на солнце, бедняжка имела бы успех даже южнее Гринвича. Впрочем, аппетитная фигурка и искренняя, неподдельная глупость ценятся на любой параллели.

Долли выглядела иной. Величавая, даже величественная. Со спокойной грацией движений. С чертами, исполненными благородства. Помимо воли Каннинг улыбнулся. Женщина-птичка и женщина-кошка. Причем хищная кошка, способная и украсить собой ковер перед камином во дворце, и прыгнуть ночью с ветки на плечи зазевавшемуся. Крутя с ней роман, он делал либо непростительную политическую глупость, либо… Ну да время покажет.

– Отец Мейера Амшеля, основателя династии, был старьевщиком во Франкфурте.

– Фи, какая гадость!

– Я бы так не сказала, раз это позволяло ему кормить семью. Сам Мейер собирал старинные монеты. Ландграф Вильгельм Кассельский тоже. В двадцать шесть лет сын старьевщика стал уже поставщиком гессенского двора, потом придворным банкиром.

– Откуда вы все это знаете? – удивилась леди Хертфорд.

– Мне интересны подробности, – чуть извиняясь, ответила Долли. – Гессен-Кассель – крошечное княжество, и его граф торговал людьми.