Александр Кердан - Камень духов

При последних словах Хлебников поморщился: да… господин Муравьев, равно как и два его предшественника, это – не Александр Андреевич… Увы! Тот, в бытность свою главным правителем, невзирая на преклонные лета и болезни, на службе компании приобретенные, всегда лично дипломатией занимался и важнейшие расторжки заключал. Понимал, значит, что первейшему в колониях лицу самому надлежит с равными себе общаться! А здесь, с одной стороны, вроде бы и доверие тебе оказывают, а с другой – на каждом шагу проверяют… Опять же, не по-барановски все это. Он уж коли доверял что кому, так после за каждую бутылку рома и фунт сахара отчета не требовал! И хотя научен Кирилл Тимофеевич собственным горьким опытом всякий грош компанейский учитывать, ан нет-нет да и кольнет сердце обида: неужто все еще нет ему веры в главном правлении компании? Может, не так горька была бы обида сия, исходи недоверие от такого человека, как Баранов… А то ведь – временщики, срок на должности отбывающие! Все, как один, не исключая и зятя покойного Александра Андреевича – лейтенанта Яновского… Тот уж на что ушлый был, а с тестем своим ни в какое сравнение не годился. Вот и получается, что без «Пизаро российского», как окрестил когда-то своего верного помощника Григорий Шелихов, колонии осиротели.

Вспомнилась Кириллу Тимофеевичу другая секретная инструкция, читанная ему на корабле «Суворов» капитан-лейтенантом Леонтием Гагемейстером, когда подошли они к Ситке в 1817 году от Рождества Христова. Предписывалось в ней старику Баранову незамедлительно сдать все дела и оставить должность, исполняемую им без малого три десятка лет. Гагемейстеру же в свою очередь было велено устроить старому правителю суровую ревизию, как подозреваемому в хищении компанейского добра. Капитан-лейтенант, будучи истым службистом, в деле сем, по мнению Хлебникова, явно переусердствовал: по прибытии в Новоархангельск не только отстранил Баранова от власти и забрал себе ключи от всех магазинов, но и лично произвел обыск в квартире главного правителя. И хотя никакого мошенничества со стороны Александра Андреевича не выявил, держал старого человека под домашним арестом до самого убытия из колоний, не позволил даже проститься с друзьями и домашними, находившимися на Кадьяке. Теперь, когда покоятся останки Баранова где-то на дне океана близ берегов Батавии, нет-нет да и возникнет в голове у Кирилла Тимофеевича вопрос: не такое ли неблагодарное отношение со стороны руководства компании и доконало Баранова? Тут поневоле соотнесешь собственные мысли с высказыванием Бальтазара Грасиана в «Карманном оракуле», некогда подаренном Кириллу Тимофеевичу губернатором Камчатки. «Правило благоразумных – удалиться от дел прежде, чем дела удалятся от тебя… Загодя уйди от скорбей, чтобы не страдать от дерзостей. Не жди, пока повернутся к тебе спиною, похоронят, и, еще живой для огорчения, ты уже труп для почитания». В самую точку попал прозорливый испанец. «В дни благоденствия готовься к черным дням»…

Да, чего-чего, а подобных предостережений начитался Хлебников в казенных напутствиях досыта! Не обошлось без них и в нынешней инструкции, которую Кирилл Тимофеевич отложил было в сторону, но, вспомнив старую истину, что повторение – мать учения, вдругорядь взял в руки.

Абзац, на который сразу же наткнулся он взглядом, относился к ратной стороне дела. Муравьев, как флотский офицер, постарался проявить здесь все свои боевые познания. «В пути вашем, как туда, так и обратно, имейте осторожность от морских разбойников и для сего, когда увидите в море судно, то старайтесь от него отдалиться; но буде нельзя сего исполнить, то приготовьте артиллерию и людей на случай военного действия. Приблизившись, подымите флаг Российской Американской компании и, когда заметите, что неприятель намерен вас атаковать, то заговорите людей, дабы неустрашимо защищали до самой смерти высочайше дарованный императором флаг Р.А.К. и не посрамили бы славу российского имени. Лучше умереть с оружием в руках, чем отдавшись в плен быть мученически умерщвлену; как действительно это делают разбойники со всеми, кто к ним попадется. Пушки прикажите поставить во все порты с той стороны, с которой должно действовать, и старайтесь иметь судно в таком положении, чтоб ваши выстрелы были вдоль неприятельского корабля».

Прочитав эти строки, Хлебников перекрестился: по счастью, наказы Матвея Ивановича команде «Булдакова» не пригодились. За время плавания на горизонте не показалось ни одного паруса. Да и вообще, в последнее время приватеры у российских колоний показываться остерегаются. Ежели раньше отбивал у них охоту совать нос в наши владения Баранов, то теперь у американских берегов постоянно крейсируют российские военные шлюпы. Их присутствие действует на любителей легкой поживы лучше всяких увещеваний. Да и как не воздать хвалу Господу, когда само плавание подходит к концу. Нынче поутру, на исходе второй недели после выхода из Новоархангельска, сигнальщик заметил землю, и теперь бриг идет, не теряя ее из вида. «Сей земля – ест Нофый Альбион, – доложил Хлебникову капитан Бенземан. – Сегодня бутем на месте».

Вспомнив утреннее обещание командира «Булдакова», Кирилл Тимофеевич подумал, что сколько бы ни доводилось ему плавать на разных судах, а все радуется окончанию путешествия по соленой хляби. «Нет, не вышел из меня морской волк, как судьба ни старалась!» А вспомнить если, откуда такая нелюбовь к мореплаванию пошла… Не с того ли вояжа на галиоте «Константин» и с ледяной купели в волнах Ламского моря? Ведь чуть было не пошел тогда молодой Хлебников на корм рыбам… Да не один, а вместе с… «Лучше не ворошить прошлое!»

Словно подтверждая, что время не вернуть, трижды ударил корабельный колокол, извещая экипаж о наступлении истинного полдня. Хлебников тяжело поднялся со шконки, убрал инструкцию в походный сундучок. Ревматические ноги, разнывшиеся после долгого сидения, слушались плохо. Каждый шаг по качающимся под ногами доскам отдавался острой болью. «Старость не радость, горб не корысть», – кстати пришлась поговорка, слышанная в детстве от бабушки.

Выйдя на верхнюю палубу, Хлебников поднялся на ют.

Бриг под крепким норд-вестом шел в пяти-шести милях от берега. Христофор Мартынович Бенземан, стоявший рядом с рулевым матросом, при появлении Хлебникова приложил два пальца к козырьку капитанской фуражки и перестал обращать на него внимание. За время совместного плавания Кирилл Тимофеевич попривык к характеру этого полунемца-полушведа, коий, в соответствии все с той же инструкцией Муравьева, «препоручался под его, Хлебникова, распоряженье». Характер у капитана, надо сказать, был не из легких: суров, неразговорчив. Но Бенземан досконально знал бриг и умело удерживал в повиновении команду. А эти качества в открытом море куда важней умения вести светские беседы! Хлебникову даже нравилось, что капитан неразговорчив. Если верить Бальтазару Грасиану, то «молчаливая сдержанность – святилище благоразумия». Кому, как не командиру корабля, проявлять оное? Порою Хлебникову казалось, что Бенземан открывает рот лишь затем, чтобы отдать короткую команду, вставить в зубы мундштук трубки-носогрейки или приложиться к фляжке с ромом. Но даже в эти блаженные для любого моряка минуты ничего нельзя было прочитать на лице капитана, точно вырубленном из куска базальта.