Сергей Бортников - Добро пожаловать в Некрополь

Позже рыбаки объяснили, что надо было просто ударить угря хребтом обо что-то твёрдое, например борт лодки, но разве в такой горячке можно принять единственно правильное решение?

Закончилось все тем, что Виктор, как нынче Клёва, схватил топор, взятый для того, чтобы нарубить на острове лозы, и как дал… Доски не выдержали и…

За какое-то мгновение наша лодка ушла под воду вместе с топором, удочками и всей добычей. А мы двое под улюлюканье конкурентов были вынуждены добираться до берега вплавь…

Ухи, вкуснее той, что приготовил дежурный повар Яша, я не ел отродясь. Заправляясь вкуснятиной, никто не стал выяснять, где так долго пропадали Кливанский и Горбенко. Тем более что Володя нашел достойную «отмазку»: мол, плавали в рыбцех за угрями и вынуждены были ждать возвращения рыбаков с воды. Никого не предупреждали, потому что хотели сделать нам сюрприз…

Ясный перец, я не поверил ни одному его слову.

И мысленно поклялся в ближайшее время установить истину…

После обеда мы обычно баловались спелеологией. Сначала Тимур облюбовывал какой-то безлюдный карьер или неглубокую пещеру и лично демонстрировал технику прохождения наиболее сложных участков. Затем выбирал жертву из числа членов экспедиции, насильно пристегивал к основе и принуждал повторять собственные подвиги. Мы с Клёвой довольно быстро освоили науку. А вот у Яши неожиданно возникли проблемы. Наверное, в техническом подразделении, где раньше работал наш оператор, «физо» не пользовалось надлежащим уважением…

Неповоротливый интеллектуал Носов вообще отказался от тренинга.

— Умным людям под землей делать нечего, — шутливо мотивировал он. — Вместо меня там будут работать всевидящие «датчики»… Придёт время, и я продемонстрирую вам их преимущество.

Каких-то конкретных мер, направленных непосредственно на поиски сокровищ, наш идейный наставник — Кливанский — пока не предпринимал. Складывалось впечатление, что он чего-то (или кого-то) ждёт и поэтому не хочет форсировать события. Что ж, раз так — будем наслаждаться моментом: загорать, удить рыбу, собирать лесные ягоды… Кроме того, мы с Юрием Романовичем решили по нескольку часов в день обязательно уделять своему творчеству. Для этого пришлось наладить тесные контакты с «аборигенами». Вечерами они устраивали для нас так называемые посиделки. Оставалось только слушать, слушать, слушать, не забывая записывать самые интересные истории.

За считаные дни наши блокноты распухли от внушительного количества легенд, басен, сказок, преданий и обрядов. Однако для любознательного московского журналиста этого оказалось мало. Как Шурик из «Кавказской пленницы», он рвался лично принять участие в каком-нибудь театрализованном действии, но ничего необычного в это время года селяне предложить ему не могли.

— И чего мы не приехали сюда раньше? — искренне сокрушался профессор. — Например, на Ивана Купалу! Записали бы на магнитофон обрядовые песни, сняли бы на камеру, как прыгают через костры девчонки, как плетут, а затем спускают на воду веночки из цветов…

(Об этом ему восхищённо рассказывала одна миловидная особа, проявлявшая к Носову неподдельный интерес с первого дня нашего пребывания на Свитязе.)

В тот вечер они снова где-то уединились, а я вернулся в лагерь с твёрдым намерением лечь спать первым. Но в палатке уже сладко похрапывали Кливанский и Горбенко. Видимо, они снова вознамерились куда-то смыться с самого утра. Ничего, я выведу вас на чистую воду! Только бы не проспать…

Будильника у меня нет. Беру один Вовкин кроссовок и прячу его под свою подушку. Проснувшись, он непременно начнет искать обувку и поднимет на ноги всю компанию!

Утро началось с суматохи. Я сразу проснулся, но виду не подал. Дождался, пока чьи-то руки ощупали меня с головы до пят, и только тогда спросил:

— Что случилось?

— Спи! — «вызверился» Клёва.

Я достал из-под подушки кроссовок и под одеялом переместил его ближе к входу, после чего незаметно вытолкнул ногой наружу. Там он сразу попал на глаза Тимуру, нервно прохаживающемуся вдоль брезентового домика.

— Чей туфля? — подражая Вицину, пробурчал Горбенко.

— О, моё! — ответил тем же Кливанский. — Откуда только он взялся, мы же всё здесь перерыли?

Вскоре с улицы донеслись «душещипательные» звуки, обычно возникающие вследствие контакта резины с травой, и шум удаляющихся шагов. За ними последовали удар лодки об воду и всплески вёсел.

Я выскользнул из палатки. Чтобы поскорее прогнать остатки сна, смочил лицо мягкой свитязьскою водицей и отправился вдогонку за вертким судёнышком. Только на этот раз не вдоль берега, а по мелководью. Узнать меня в движущейся фигуре было нереально — расстояние между нами иногда достигало полукилометра, а единственный бинокль из арсенала экспедиции болтался как раз на моей шее.

Вскоре лодка пришвартовалась к самодельному деревянному пирсу в северо-восточной части озера. Глубина там — выше крыши, но надобность передвигаться по воде уже отпала — пора выбираться на берег.

Я рванул вперед через дикорастущие заросли и налетел на чью-то широкую спину. Мужик резко развернулся и… со всей силы заехал мне в челюсть пудовым кулаком.

Я шлепнулся задницей на напоминающее тростник водное растение и взвыл от боли. Но спустя мгновение оклемался и бросился на незнакомца. Удар с правой — и теперь уже мой обидчик испытывает на прочность скошенный камыш.

Впрочем, то был лишь локальный успех. Слева и справа уже трещало зелье под натиском могучих тел. Я отпрыгнул в сторону и провалился в глубокую яму. Над водой осталась одна голова. Но, может быть, именно это обстоятельство и спасло мне жизнь, ибо совсем рядом прозвучал выстрел, и что-то со свистом пролетело над затылком…

В экстремальных ситуациях человек способен творить чудеса. Порвать голыми руками парашютный ранец или перепрыгнуть через высоченную ограду. Специалисты объясняют это тем, что в случае опасности наш организм мобилизует все внутренние резервы. Нечто похожее происходило и со мной. Словно какая-то неведомая сила за уши вытянула меня из трясины и выбросила на сушу. Далее я не бежал — летел — и успокоился лишь тогда, когда оказался на значительном расстоянии от опасной гавани.

Поняв, что меня никто не преследует, решил вернуться к причалу. Точнее, подобраться к нему как можно ближе и, устроив наблюдательный пункт, при помощи бинокля установить «ху из ху».

Но в какую сторону идти? Я потерял все ориентиры!

Окончательно успокоившись, включаю мозг… Вынужденная пробежка продолжалась минуты три-четыре. Значит, до пирса около километра. Решительно отмеряю тысячу шагов в обратном направлении и, остановившись, опасливо озираюсь по сторонам. Ничего такого, что бы указывало на близость гавани, здесь нет. И вообще… Подступиться к воде практически невозможно из-за непроходимых зарослей. Но я не теряю надежды и, чтобы лучше сориентироваться в обстановке, решаю забраться на одинокую берёзу, возвышающуюся над окружающей местностью.