Томас Майн Рид - Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик

Судя по татуировке и вооружению, состоявшему из карабинов и копий, это были индейцы, направлявшиеся по «тропинке войны». Они были одеты в длинные полотняные рубашки, кожаные панталоны и обуты в мягкие мокасины.

Будь они вооружены луками и стрелами, их можно было бы принять за охотников, потому что для охоты краснокожие предпочитают именно это оружие.

Кроме того, у каждого за поясом был тамагавк и лассо, которыми, как известно, индейцы владеют с потрясающей ловкостью.

Среди воинов особенно выделялся один своим высоким ростом, гордой осанкой и богатым нарядом. Судя по его внешности, а также по тому почтению, с которым к нему относились его спутники, это был вождь отряда.

При первом же взгляде на этого человека можно было заметить, что он привык повелевать, если и не деспотически, то все-таки с такой твердостью и с таким достоинством, что каждый поневоле должен был признать его авторитет и без возражений и рассуждений подчиниться его воле.

Спрыгнув на землю и поручив своего коня одному из спутников, он сбросил с себя длинную мантию из редкого меха белых волков и лег на нее, вытянувшись во весь рост. Затем он достал из богато вышитой сумки трубку, закурил ее и, с наслаждением выпуская кольца ароматного дыма, погрузился в размышления.

Очевидно, он был вполне уверен, что его спутники сами сделают теперь все необходимое, не дожидаясь особых приказаний со стороны своего вождя.

Остальные всадники расположились на некотором расстоянии от вождя, разложили костер и принялись готовить ужин. Когда незамысловатая похлебка была готова, индеец, которому вождь поручил своего коня, отлил немного из общего котла в глиняную чашку, достал из мешка деревянную ложку и лепешку из маисовой муки и отнес все это вождю. Очевидно, этот индеец был избран вождем для своих личных услуг и пользовался его полным доверием.

Ужин прошел в сосредоточенном молчании. По окончании его один из индейцев расставил часовых и внушил им, чтобы они, по прибытии одного человека, наружность которого он подробно описал, немедленно привели его к вождю.

Поужинав, вождь снова закурил свою трубку и, приняв полулежачее положение на своей мантии, устремил взор на медленно поднимавшуюся над горизонтом луну.

Под магическим сиянием прекрасного ночного светила вершины Скалистых гор казались вылитыми из чистого серебра и покрытыми легкой лазоревой дымкой. Благодаря удивительно прозрачному воздуху необъятных прерий, на фоне синего неба отчетливо вырисовывались малейшие выступы и впадины гор. Картина получалась поистине волшебной.

Теперь ясно можно было рассмотреть и лицо вождя. Несмотря на арабески, выведенные на нем киноварью, оно поражало правильностью своих линий и выражением неукротимой отваги и энергии. Когда лунный свет достиг полной яркости, те места лица, которые не были покрыты узорами, стали отливать цветом настоящей бронзы.

Судя по всему, вождь был очень молод, а высокий рост, могучая грудь и широкие плечи свидетельствовали о его большой физической силе.

Однако, едва ли за этой прекрасной внешностью в душе молодого человека скрывалось много хороших чувств: по временам в его больших черных глазах пробегали злые огоньки, а из его широкой груди вырывалось нечто вроде глухого рычания раздраженного тигра.

Ему никак не могло быть больше двадцати пяти лет, потому нельзя было не удивляться, что такой молодой человек сумел подчинить своему влиянию окружавших его людей, очевидно отличавшихся как и он сам железной волей и непоколебимой твердостью.

По всей вероятности, вождь был сыном какого-нибудь другого вождя, пользовавшегося общим уважением в прериях, или же сам совершил чудеса храбрости, которые заставили признать его превосходство и добровольно подчиниться ему, несмотря на его молодые годы.

Мы уже сказали, что все его спутники были тоже молодые люди. Судя по их внешности, можно предположить, что они принадлежат к тем индейским воинам, которые в прежнее время бродили по прерии в поисках приключений, наводя ужас на проезжавших купцов и промышлявших охотой трапперов.

Между тем, время шло. Спутники вождя уже спали, за исключением часовых, а сам он, вытянувшись во весь рост и подложив одну руку под голову, продолжал курить и созерцать луну.

Место, где сделали привал индейские воины, находилось почти у самого подножия Скалистых гор и представляло нечто вроде котловины, окруженной с трех сторон высокими утесами. С одной из вершин сбегал быстрый и шумный поток, пропадавший в глубокой без-дне.

Эта котловина, покрытая довольно высокой и густой травой и местами поросшая кустарником, была в несколько десятков сажен длины и ширины и открывалась на восток, где вдали красивыми изгибами извивалась небольшая речка Бижу-Крик.

Угрюмые скалы с их сверкающими, облитыми лунным сиянием снежными вершинами, шумящий и переливающийся всеми цветами радуги водопад, бесследно исчезающий в недрах земли, зеленая лужайка с пасущимися на ней лошадьми, потухающий костер и расположенные вокруг него группы спящих индейцев, неподвижные фигуры притаившихся часовых, небрежно раскинувшийся в стороне на белых мехах молодой красавец-вождь, искрящаяся вдали серебристая лента реки, и над всем этим ясное, синее, почти прозрачное небо с золотистым диском луны, — все это, вместе взятое, представляло собой живописную и полную романтической прелести картину.

Но молодой вождь не обращал на это внимания; в его широко открытых глазах, отражавших лунный свет, не выражалось ничего, кроме напряженного ожидания, досады и злости. Временами он приподнимался и зорко всматривался в ту сторону, где протекала река, но, не видя там того, что, очевидно, всецело поглощало его мысли, он скрежетал зубами и издавал нетерпеливое рычание.

Вероятно, он кого-то ждал. Действительно, если кто-нибудь мог заглянуть в его душу, то прочел бы в ней следующее:

«Вабога опоздал. Он должен был быть здесь, по крайней мере, час тому назад, судя по положению луны. Я очень удивлен этим. Что могло задержать его и помешать явиться в назначенное время? Неужели ему не удалось захватить лошадь кого-либо из тех дураков? Уж не случилось ли что-нибудь непредвиденное, заставившее тех болванов усомниться в Вабоге и лишить его свободы или, даже, жизни?… Это было бы очень неприятно».

Снова закурив погасшую трубку, молодой человек продолжал свои размышления уже вслух:

— Э, не все ли равно! — чуть не во весь голос воскликнул он. — Явится Вабога или нет, я все-таки сделаю, что задумал, и нападу на них в эту же ночь, перед рассветом… О, какое это будет счастье! Наконец-то я удовлетворю свою месть, мучившую меня столько лет… О, если бы мне удалось забрать всех их живыми… Да, необходимо, чтобы они были в моей власти живыми, иначе торжество мое будет далеко не полное; простая, обыкновенная смерть будет для них слишком слабым наказанием. Только живым я могу достойным образом отплатить за все мои страдания…