Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

Очевидно, этому дню было суждено стать неспокойным.

Читатель помнит, что Жакмен Лампур получил от Мерендоля задание отправить в лучший мир капитана Фракасса. Поэтому бретер, ловя подходящий случай, уже с трех часов топтался на небольшой площадке у постамента бронзового короля. Сигоньяк, возвращаясь в гостиницу, никак не мог миновать Новый мост. Лампур ждал уже больше часа, время от времени принимаясь дуть на пальцы, чтобы они не закоченели и верно служили ему, когда придет время действовать, а заодно переминался с ноги на ногу, пытаясь согреться. Погода была холодная, солнце садилось за Красным мостом по ту сторону Тюильри в окружении багровых туч. Сумерки стремительно сгущались, прохожих становилось все меньше.

Наконец показался Сигоньяк. Он шел быстрым шагом, его почему-то весь день донимала смутная тревога за Изабеллу, и торопился поскорее добраться до гостиницы. В спешке он не заметил Лампура, и тот сдернул с него плащ таким внезапным и резким движением, что лопнули завязки на шее. Не успел Сигоньяк опомниться, как остался в одном камзоле. Не пытаясь отобрать плащ у бретера, которого принял сначала за обыкновенного воришку, барон с быстротой молнии обнажил клинок и встал в позицию. Лампур моментально последовал его примеру – ему понравилась реакция противника. «Что ж, – подумал он, – немного позабавимся».

Клинки скрестились. После нескольких перемен позиций с обеих сторон, Лампур нанес удар, который был немедленно отбит. «Отлично парирует! У этого молодого человека неплохая школа», – определил бретер.

Сигоньяк отвел своей шпагой клинок бретера и попробовал провести фланконаду [63], которую Лампур также отбил, отпрянув назад и в душе восхищаясь совершенством и академической четкостью нанесенного противником удара.

– Ну, держитесь! – крикнул он, и его шпага описала сверкающий полукруг, однако натолкнулась на клинок Сигоньяка, успевшего снова стать в позицию. Стараясь нащупать просвет, скрещенные острия вращались друг вокруг друга то медленно, то быстро, с тончайшими увертками и уловками, свидетельствовавшими о необыкновенном мастерстве обоих дуэлянтов.

– А знаете ли, сударь, – наконец объявил Лампур, не в силах сдержать восхищение перед уверенными, стремительными и безошибочными действиями противника, – что у вас просто превосходная выучка?!

– К вашим услугам, – отвечал Сигоньяк, делая стремительный выпад.

Бретер отразил его эфесом шпаги, повернув запястье столь быстрым движением, словно в нем скрывалась мощная пружина.

– Великолепный выпад! – восхитился Лампур. – Изумительный удар! Если здраво рассудить, мне бы полагалось уже валяться в канаве. А я действовал недостойно: парировал наудачу, против всех правил. Такая защита допустима только в тех случаях, когда некуда деваться. Я стыжусь, что использовал ее с таким искусным фехтовальщиком, как вы, сударь!

Все эти реплики перемежались звоном и лязгом клинков, квартами, терциями, полудугами, выпадами и парадами, и с каждым из этих фехтовальных приемов уважение Лампура к Сигоньяку только росло. Опытный бретер, он признавал лишь одно искусство на свете – искусство фехтования – и людей оценивал в зависимости от их умения владеть оружием. Сигоньяк же с каждой минутой рос в его глазах.

– Не будет ли, месье, слишком нескромно с моей стороны поинтересоваться: кто был вашим учителем? Ведь даже Джироламо, Парагуанте и Стальной Бок могли бы гордиться таким учеником.

– Моим наставником был всего лишь старый солдат-гасконец по имени Пьер, – ответил Сигоньяк, которого начал забавлять этот странный болтун. – А вот, кстати, и его любимый удар!

С этими словами барон сделал выпад.

– Проклятье! – вскричал Лампур, поспешно отступая. – Вы едва не ранили меня! Острие вашей шпаги скользнуло по локтю. Днем вы непременно проткнули бы меня, как шпигованного каплуна, но драться в сумерках или в темноте вам еще в новинку. Тут нужны кошачьи глаза. Но, так или иначе, выполнено превосходно. А сейчас берегитесь – я не хочу, чтобы вы были застигнуты врасплох. Я испробую на вас мой секретный прием, плод долгого изучения чужого опыта и шлифовки собственного мастерства. До сих пор этот удар действовал безошибочно и укладывал противника на месте. Если вы сумеете его отразить, я научу вас, как это делается. Я, так сказать, завещаю его вам, иначе мне придется унести этот шедевр с собой в могилу. Все дело в том, что я еще не встречал фехтовальщика, которому он был бы по силам, – кроме вас, удивительный молодой человек!.. Не желаете ли немного передохнуть?

С этими словами Жакмен Лампур опустил шпагу острием вниз. Сигоньяк поступил так же, а спустя две-три минуты поединок возобновился.

После нескольких выпадов барон, знакомый со всеми тонкостями фехтовального искусства, почувствовал, следя за поведением Лампура, чья шпага задвигалась с непостижимой быстротой, что сейчас на него обрушится тот самый знаменитый удар. И в самом деле – бретер внезапно пригнулся, словно готовясь упасть ничком, и вместо противника Сигоньяк увидел перед собой сверкающую молнию, которая так стремительно ринулась на него, что он едва успел отвести ее, описав шпагой короткую дугу и одновременно переломив пополам клинок Лампура.

– Если конец моей шпаги не торчит у вас в груди, значит, вы великий человек, вы герой, полубог, а может, и сам Господь! – вскричал Лампур, выпрямляясь и потрясая обломком оружия, оставшимся у него в руке.

– Я цел и невредим, и, если бы хотел, я мог бы пригвоздить вас к постаменту, как чучело филина, – ответил на это Сигоньяк. – Но это не доставило бы мне особого удовольствия, к тому же вы меня изрядно позабавили своими чудачествами.

– Барон! – внезапно проговорил бретер, склоняя голову. – Позвольте мне отныне быть вашим почитателем, вашим слугой, вашим верным псом! Мне заплатили, чтобы я убил вас. Я даже взял деньги вперед и успел их пропить. Но это не имеет значения! Я лучше ограблю кого-нибудь, чтобы вернуть аванс…

С этими словами он поднял с земли плащ Сигоньяка, затем бережно, как усердный слуга, накинул его на плечи барона и, отвесив низкий поклон, удалился.

Обе атаки герцога де Валломбреза провалились.

Трудно вообразить ярость герцога де Валломбреза после отпора, который дала ему Изабелла при участии всей труппы, так своевременно подоспевшей ей на выручку.

Когда герцог вернулся домой, слуг прошиб ледяной пот при виде его лица – оно походило на лицо ожившего мертвеца, охваченного неукротимым бешенством. Жестокий от природы, де Валломбрез в минуты ярости зачастую со зверской необузданностью срывал свой гнев на первом, кто попадался ему под руку. Он и в хорошем расположении духа не отличался добродушием; а когда злился, безопаснее было бы столкнуться у края пропасти с голодным тигром, чем попасться ему на глаза. Все двери, которые распахивались перед ним, он захлопывал с такой силой, что они едва не срывались с петель, а с лепных украшений осыпалась позолота.