Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

Пикар отправился за посетителем, а Мерендоль собрался уже удалиться, но появление диковинного персонажа заставило его окаменеть. И в самом деле – было от чего, ибо мужчина, введенный в кабинет Пикаром, оказался не кем иным, как Жакменом Лампуром. Его появление здесь могло быть вызвано лишь самыми непредвиденными обстоятельствами. Еще большую тревогу у Мерендоля вызвало то, что перед его господином предстал наемник, получающий поручения из вторых рук, убийца, действующий во мраке. К тому же немалая доля золотых, предназначавшихся Лампуру, осела в кармане посредника – самого Мерендоля.

Однако бретер выглядел бодро. Ничуть не смущаясь, он залихватски подмигнул с порога Мерендолю и остановился в двух шагах от герцога, оказавшись в круге света, который отбрасывал многосвечный канделябр. При этом стали отчетливо видны все детали его незаурядной физиономии. Лоб Лампура перерезал багровый рубец от шляпы, вдобавок он был усеян горошинами еще не просохшего пота. Бретер то ли очень спешил, то ли занимался чем-то таким, что потребовало от него невероятного напряжения. Его серо-стальные глаза смотрели на герцога с такой спокойной наглостью, что Мерендоля невольно охватила дрожь. Тень от горбатого носа полностью скрывала одну щеку Лампура, а переносица блестела в ярком свете. Нафабренные дешевой помадой тонкие, как спица, усы, казалось, протыкают насквозь его длинную верхнюю губу, а жидкая бородка походила на перевернутую запятую. В целом это было одно из самых оригинальных и причудливых лиц на свете – из тех, которые Жак Калло [64]так метко перенес резцом на свои удивительные и полные жути гравюры.

Наряд Лампура состоял из кожаного колета, серых панталон и ярко-красного плаща, с которого, судя по всему, недавно был спорот золотой галун – следы от него еще были видны на слегка выгоревшей ткани. Шпага с массивным эфесом висела на широкой, отделанной медными бляшками перевязи, широкий кожаный пояс стягивал сухой, но крепкий торс. Еще одна деталь особенно встревожила Мерендоля: рука Лампура, торчавшая из-под плаща, сжимала кошелек и, судя по его округлости, весьма туго набитый. Расставаться с деньгами вместо того, чтобы их брать или отнимать, было настолько несвойственно и непривычно бретеру, что все его жесты были полны комической чопорности и неуместной торжественности. Да и сама мысль о том, что Жакмен Лампур собирается наградить герцога де Валломбреза за какую-то услугу, была столь неправдоподобна, что глаза Мерендоля выкатились из орбит, а рот сам собой распахнулся. Как утверждают художники и знатоки-физиономисты, подобная мимика является признаком самого крайнего изумления.

– Что это ты, бездельник, тычешь мне под нос? – подозрительно осведомился герцог, окинув взглядом загадочного посетителя. – Уж не взбрело ли тебе в голову подать мне милостыню?

– Во-первых, монсеньор, – отвечал бретер, выразив всеми складками, бороздящими его щеки, нечто вроде возмущения, – не будет ли вам угодно узнать, что я отнюдь не бездельник. Мое имя – Жакмен Лампур, я ношу шпагу, принадлежу к благородному сословию, никогда не занимался ремесленным трудом и не унижался до торговли. Даже в самых затруднительных обстоятельствах я никогда не влезал в чужие окна, что, как известно, навеки лишает дворянина достоинства. Чернь неохотно заглядывает в глаза смерти, а я убиваю для того, чтобы жить, ежедневно рискуя своей шкурой, и действую всегда в одиночку. Я всегда нападаю открыто, ибо мне претят предательство и подлость. Что может быть благороднее? Поэтому я советовал бы вам взять назад свои слова насчет бездельника, к которым я не могу относиться иначе, как к дружеской шутке. В противном случае они могут сойти за оскорбление.

– Если вы настаиваете, будь по-вашему, месье Лампур, – ответил де Валломбрез, которого невольно позабавили претензии заносчивого проходимца. – А теперь поясните, зачем вы явились сюда, потрясая кошельком, точно шутовской погремушкой?

Удовлетворенный уступкой вельможи, Лампур слегка наклонил голову, не сгибая поясницы, и проделал несколько замысловатых движений шляпой. Эти жесты, с его точки зрения, должны были означать поклон, полный мужественной независимости и изысканного придворного изящества.

– Дело вот в чем, ваша светлость: я получил от Мерендоля некую сумму авансом, обязавшись прикончить некоего Сигоньяка, который также носит прозвище капитан Фракасс. Однако ввиду обстоятельств, от меня не зависящих, я не выполнил это поручение. В моем ремесле также есть свои правила и понятия о чести. Поэтому я принес деньги, которые не заработал, чтобы вернуть их тому, кому они принадлежат.

С этими словами Лампур не лишенным достоинства жестом водворил кошелек на край письменного стола, инкрустированного флорентийской мозаикой.

– Вот они, эти балаганные смельчаки, – вскричал герцог, – эти взломщики открытых дверей, эти суровые воины, чьей доблести хватает лишь для избиения грудных младенцев! А едва жертва огрызнется, они удирают во все лопатки, эти ослы в львиной шкуре… Ну-ка, ответь по чести, нагнал на тебя страху Сигоньяк?

– Жакмен Лампур не знает страха! – ответил бретер, и несмотря на комичность его фигуры, слова эти прозвучали надменно. – Это не бахвальство на испанский или гасконский манер. Ни в одном бою я не поворачивался спиной к противнику, а тем, кто видел меня в деле, известно, что я не ищу легких побед. Опасность мне в радость, я чувствую себя в ней как рыба в воде. Я атаковал Сигоньяка со всем своим мастерством, пустив в ход один из лучших толедских клинков работы Алонсо де Саагуна!

– Что же случилось в ходе этого поединка? Очевидно, тебе не удалось взять верх, раз уж ты решил вернуть деньги? – спросил молодой герцог.

– В общей сложности на дуэлях, в уличных стычках и поединках против одного или нескольких бойцов я прикончил тридцать семь человек. При этом я не считаю раненых и изувеченных. Но Сигоньяк владеет обороной с таким мастерством, словно постоянно находится в башне из стальной брони. Я испробовал все мыслимые и немыслимые фехтовальные приемы: ложные выпады, внезапные атаки, отступления, необычные удары, но он отражал всякую атаку с холодной уверенностью и невообразимой быстротой! Невероятная отвага, но при этом удивительная осмотрительность! Какое великолепное хладнокровие! Какое самообладание! Это не человек, а божество с разящим клинком в руке! Каждую минуту рискуя быть пронзенным, я все равно наслаждался его тонким и безупречным искусством! Могу поклясться бессмертием души, – продолжал бретер, – передо мной был в высшей степени достойный противник! Однако, продлив схватку насколько возможно, чтобы вдоволь насладиться его блистательным мастерством, я понял, что пора заканчивать, и решил испробовать секретный прием неаполитанца Джироламо, который из всех фехтовальщиков на свете известен одному мне, так как Джироламо уже умер. Да и никто, кроме меня, не способен применить его с таким совершенством, от которого зависит успех. Я нанес этот удар с такой меткостью и силой, что, пожалуй, превзошел даже самого Джироламо. И что же? Этот демон, скрывающийся под личиной капитана Фракасса, молниеносно парировал его таким могучим ударом наотмашь, что у меня в руке остался только обломок шпаги. Взгляните, ваша светлость, что сталось с моим толедским клинком!