Генри Хаггард - Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)

Капитан Гуд — невысокий, коренастый, с мрачным выражением лица, черными глазами, с вечным моноклем в одном глазу — мало походил на нас. Я назвал его коренастым, но это слишком мягко. В последующие годы, должен, к сожалению, признать, Гуд начал стремительно раздаваться. Сэр Генри уверяет, что причина в праздности и обжорстве, и, хотя Гуду это не нравится, он не может отрицать данного факта.

Некоторое время мы сидели молча, потом я зажег лампу, стоявшую на столе, потому что печальный полумрак в комнате нагонял тоску, наполнявшую сердце человека, похоронившего неделю назад свое будущее. Открыв шкафчик в стене, я достал бутылку виски, несколько бокалов и воду. Я люблю делать все сам, мне невыносимо вечно видеть рядом, под боком, слугу.

Сэр Куртис и капитан Гуд сидели молча, полагаю, потому, что им нечего было сказать; они рады были утешить меня своим присутствием, молчаливым сочувствием моему горю, поскольку это был их второй визит после похорон.

Действительно, иногда, в тяжелые минуты, нас лучше успокаивает молчаливое присутствие людей, чем раздражающий разговор. Мои друзья курили, пили виски с водой, а я стоял у камина, также курил и смотрел на них.

— Друзья мои, — наконец заговорил я, — как давно мы вернулись из Страны Кукуанов?

— Три года назад, — ответил Гуд. — Почему вы спрашиваете?

— Потому что я пресытился цивилизацией и хочу вернуться к дикарям.

Сэр Генри откинул голову на спинку кресла и улыбнулся своей загадочной улыбкой:

— Как странно! Что скажете, Гуд?

Капитан Гуд таинственно взглянул на меня сквозь монокль.

— Да, очень странно!

— Ничего не понимаю, — произнес я, глядя то на одного, то на другого, — и не люблю загадок!

— Не понимаете, старина? — спросил сэр Генри. — Я объясню. По дороге сюда мы с Гудом толковали о…

— Неудивительно, — возразил я с сарказмом, — Гуд мастер болтать. Что же вы обсуждали?

— Как вы полагаете? — поинтересовался сэр Генри.

Я покачал головой. Откуда мне знать, о чем разглагольствовал Гуд? У него язык без костей.

— Мы обсуждали мой маленький план — если вы хотите, мы можем отправиться в Африку, в новую экспедицию!

— Какое совпадение! — подпрыгнул я от удивления.

— Да, дружище! Не правда ли, Гуд?

— Верно! — подтвердил капитан.

Сэр Генри заметно оживился:

— Я устал, смертельно устал от безделья, разыгрывая роль эсквайра. Больше года я не могу найти себе покоя, как старый слон, почуявший опасность. Я грежу Страной Кукуанов, копями царя Соломона и стал жертвой непреодолимого стремления бежать прочь. Мне надоело убивать фазанов и куропаток, и меня тянет в путешествие. Вы поймете это чувство: однажды попробовав виски с водой, молока не возьмешь и в рот! Год, проведенный в Стране Кукуанов, стоит всех остальных лет моей жизни, сложенных вместе. Наверное, я глуп, что страдаю от этого, но это сильнее меня. Я скучаю и, более того, только и думаю, как убежать отсюда! — Он помолчал и с жаром продолжил: — В конце концов, почему мне не ехать? У меня нет ни жены, ни родных, ни ребят, ни цыплят. Если со мной что-то случится, то титул перейдет к моему брату Джорджу и его сыну. Мне нечего делать здесь!

— Я был уверен, что рано или поздно вы придете к этому, сэр Генри. Ну, теперь вы, Гуд, какие у вас резоны для путешествия?

— Я ничего не делаю без причины, — ответил торжественно капитан, — и если тут замешана дама, то не одна, а несколько!

Гуд удивительно суетный человек.

— Что вы имеете в виду? — уточнил я.

— Если вы желаете знать, — хотя мне неприятно говорить о таком деликатном вопросе, — то скажу вам: я начал слишком толстеть!

— Прекратите, Гуд! — воскликнул сэр Генри. — Квотермейн, какие у вас планы?

Прежде чем ответить, я зажег свою трубку:

— Слыхали ли вы, господа, о горе Кения?

— Нет, я не знаю такого места! — пожал плечами капитан Гуд.

— А об острове Ламу?

— Нет… Хотя погодите. Не он ли расположен почти в трехстах милях к северу от Занзибара?

— Да, именно. Вот что я предлагаю: мы отправимся в Ламу и оттуда преодолеем двести пятьдесят миль до Кения. От Кения до Лекакизера, где никогда еще не ступала нога белого человека, еще около двухсот миль. Если мы пойдем дальше, то вступим в совершенно неизведанную область. Что скажете на это, друзья мои?

— Трудный план… — размышлял вслух сэр Генри.

— Вы правы, — согласился я, — это нелегко для одного человека, но вполне по силам трем отважным людям. Нам нужна перемена, и мы найдем совершенно иную природу, иных людей — полную перемену. Всю жизнь я мечтал посетить далекие края, и надеюсь сделать это раньше, чем умру. Смерть моего мальчика порвала последнюю связь между мной и цивилизованным миром, и я вернулся к моей природной дикости. Но должен сообщить вам еще кое-что. В течение нескольких лет до меня доходили слухи о великой белой расе, которая предположительно обитает где-то в нашем направлении, и я мечтаю увидеть этих людей, если они действительно существуют. Если вы, друзья, желаете отправиться со мной, отлично! Если нет, я поеду один!

— Я с вами, хотя и не верю в эту белую расу! — воскликнул сэр Куртис, поднимаясь и кладя руку на мое плечо.

— Я тоже! — подхватил капитан Гуд. — Можете на меня положиться. Всеми силами я постараюсь добраться до Кения и в другое место с трудно произносимым названием, чтобы увидеть несуществующую белую расу. Вот моя рука!

— Когда вы предполагаете двинуться в путь? — спросил сэр Генри.

— В этом месяце на пароходе Британской Индии. Вы не верите в существование другой белой расы, потому что не слышали о ней, Гуд. Вспомните копи царя Соломона!

Четырнадцать недель прошло со времени этого разговора. После долгих рассуждений и справок мы пришли к заключению, что нашим исходным пунктом для путешествия к горе Кения станет не Момбаза, а устье реки Тана, на сто миль ближе к Занзибару.

Мы так решили, опираясь на информацию, предоставленную одним немецким путешественником, встретившимся нам на пароходе по пути в Аден. Кажется, это самый грязный немец, которого я когда-либо знал, однако он сослужил нам службу и дал драгоценные сведения.

— Ламу? — переспросил он. — Вы едете в Ламу? О, какое это прекрасное место! — Немец повернул к нам свое лоснящееся лицо и подмигнул с восхищением. — Полтора года я прожил там и ни разу не менял рубашки!

Прибыв на остров, мы сошли с парохода со всем своим имуществом и, не зная, куда идти, смело направились к дому консула, где были очень гостеприимно приняты.

Ламу — странное местечко, но больше всего остались у меня в памяти необычайная грязь и вонь. Это было нечто отвратительное. Консульство располагалось на набережной, вернее, на грязном берегу, называемом набережной. Во время отлива берег совершенно оголялся и служил местом свалки городских нечистот и отбросов. Здесь женщины зарывали в прибрежную грязь кокосы, оставляя их тут, пока кожура совершенно не сгниет. Затем их вырывали из грязи и из волокон плели циновки и другие вещи. Это занятие переходит по наследству из поколения в поколение, поэтому трудно вообразить и описать ужасное состояние берега. Я встречал множество дурных запахов в течение жизни, но никогда не ощущал такой невыносимой вони, как здесь, на берегу, когда мы сидели при свете луны в уютном доме нашего друга консула. Неудивительно, что народ здесь умирает от лихорадки. Местечко само по себе не лишено известной прелести, но это впечатление исчезает из-за зловония.