Дарья Плещеева - Батареи Магнусхольма

В версии Каролины была логика — хотя дамы не обязаны мыслить логично, но эмансипэ себя дамой не считала, и это как-то сказалось на умственных способностях. Но Каролина все еще не знала о следствии по делу об отравленных собаках и, значит, дивным образом включилась женская интуиция.

Итак — в цирк приехала мадмуазель Мари, она же «Птичка». Очень хорошая мысль — завербовать русскую девицу, она словно бы вне подозрений. Вместе с ней приехал некто, бывший ее любовником или просто соратником. Можно держать пари, что он — атлет, борец и выступает в чемпионате. Он тоже может быть русским — или малороссом, этих завербовать нетрудно. Фрау Берта подсмотрела кусочек свидания, но не узнала кавалера и решила, что он пробрался в цирк снаружи. А ему и пробираться было незачем — он совершенно спокойно входил и выходил через служебный вход, если же там ждали восторженные дамы, то его выпускали через ворота.

Эта парочка заводит знакомства, что нетрудно: атлет нравится дамам, мадмуазель Мари, что бы там ни говорила фрау Берта, — мужчинам. Особое внимание — гарнизонным офицерам и военным инженерам. Парочка делом занята, и тут вдруг в цирке появляется чудак, ни с того ни с сего затеявший отыскать собачьего отравителя. Он бродит за кулисами, пристает с вопросами. Естественно, парочка, встревожившись, решает выяснить, что это за урод такой всюду сует нос. И урод кажется подозрительным. Чтобы разобраться, за ним пускают топтунов — узнать, где бывает, от кого, возможно, получает задания. Потом, когда становится ясно, что одного из топтунов раскусили, беднягу убирают.

Логично, черт побери, логично!

И двойное убийство — лучшее доказательство того, что в цирке засели не простые жулики…

Но возникает вопрос — почему мадмуазель Мари исчезла из цирка? А из него вытекает другой вопрос: чем она теперь занимается? Она не красотка, как фрау Берта. И отнюдь не красавица, как…

Вспоминать Иоанну д’Арк Лабрюйер решительно не желал.

Размышления свелись к тому, что мадмуазель Мари вполне способна нравиться мужчинам. У нее стройная фигурка, тонкая талия, личико без изьянов. Возможно, они умеет так себя вести, чтобы мужчины увлекались, тем более, что «Птичка» будет охотиться за людьми в годах, в чинах…

Если она несколько дней не появлялась на ключевой улице — квартирная хозяйка вряд ли знает, куда она подевалась. Если торжественно съехала — то новый адрес оставлять не обязана.

А что там конюх Орлов говорил про Аннушку? Что сперва мадмуазель Мари очень ей доверяла?

Так, может, найти наконец пьянчужку?

Шпрехшталмейстер вывел победителя — «золотую маску», на манеж полетели букеты, кто-то кинул в порыве шляпку. Но Лабрюйеру уже было не до чемпионата — он выстраивал в голове свой завтрашний день.

Утром Лабрюйер телефонировал Линдеру, чтобы узнать — нет ли новостей об убийце Фогеля. Каролина стояла рядом и кашляла — выйдя из душного цирка на улицу Паулуччи и не сразу запахнув пальто, она простудилась.

— Ищем твою русскую красавицу, — ответил Линдер. — А знаешь, что это был за нож? Его опознали по определителю. Это австрийский штык-нож для винтовки Манлихера. В Риге такое не часто увидишь.

— Австрийский штык-нож для винтовки Манлихера, — повторил Лабрюйер, чтобы Каролина оценила важность этих сведений. — Это точно?

— Да. И не простой, а унтер-офицерский, с загнутым «усиком» и скобкой для темляка. Старое надежное орудие. Будь я австрийским офицером в отставке, ни за что бы с таким не расстался. Как говорится, на все случаи жизни.

— Понятно. Не пришлешь ли кого — посмотреть, может, ко мне опять топтуна прицепили?

— И присылать не надо — наш человек во «Франкфурте-на-Майне» уже засел. Может, и за твоим богоугодным заведением присмотреть из ресторанного окна.

— Там Янтовский?

— Янтовский в казенном цилиндре польского магната изображает. Мы взяли с поличным одного ювелира — ты помнишь, с Малерштрассе, с ним вечно какие-то истории случались. Ну, как и думали, покупал краденое, так мы до выяснения обстоятельств всем этим добром Янтовского снабдили. Украсили, как рождественскую елку, — весь в перстнях, золотые часы, цепочка в полфунта. Думаю, Красницкий сразу клюнет и свою дамочку к нему приставит.

— Благодарю, — сказал Лабрюйер.

— Госпожу Иванову еще не нашли. Ты действительно не помнишь, во что она была одета?

— Я же тебе говорил — что-то такое широкое, бархатное, цвет даже словами не выразить. Но она дама богатая, по всему видать, и у нее таких хламид, может, штук пять. Но если я ее увижу — узнаю непременно. Там такое лицо, брат Линдер… роскошное лицо!

Тем разговор и завершился.

— Как это противно — женщина для вас не равноправное существо, а эстетический объект, — упрекнула Каролина.

— Лучше, чтобы она была амурным объектом? — огрызнулся Лабрюйер.

— Лучше, чтобы она вообще не была объектом! Женщина — субьект! Так что у нас получается? Австрийский штык-нож?

— Это может быть совпадение. Это, скорее всего, просто совпадение.

— Было бы совпадением, когда бы в Риге не околачивались агенты «Эвиденцбюро».

— На кой им сдался Фогель? Он выполнял поручение дамы. Может, за любовником следил. Может, за любовницей мужа.

— А еще — может, с ним за старые грехи рассчитались. Откуда мы знаем, чем он занимался, пока не нанялся к этой загадочной даме?

— Нет. Это означает, что за самим Фогелем следили. Тот, кто следил, не мог предположить, что Фогель из зверинца потащится в безлюдную местность. Этот человек, скорее всего, не стал тратить время на зверинец — убедился, что Фогель там засел надолго, и решил подождать более удобного случая.

— Н-ну… вам, конечно, виднее… Но лучше бы узнать, чем этот Фогель промышлял.

— Это я вам сразу скажу — как раз нанимался выслеживать неверных жен и мужей. Дело не слишком хлопотное, а спрос есть. Зная Фогеля, всякий скажет — это для него самое подходящее занятие.

— Значит, супруг, которого он прихватил на горячем, выследил его и сунул меж лопаток штык-нож, а потом возил тело по Кайзервальду на велосипеде и ухитрился этот нож потерять?

— Да, больно мудрено, — согласился Лабрюйер. — Но правды про этот нож мы не узнаем, пока Линдер не изловит русскую красавицу… Ч-ч-черт, еще одна ниточка есть, но такая тонкая, что тоньше некуда.

— Какая?

— Я ведь эту даму впервые увидел бог весть когда во «Франкфурте-на-Майне». Она там то ли обедала, то ли ужинала с мужем. Ее могли запомнить официанты, но что им сказать? У меня ведь одна примета — красивое лицо, просто удивительно красивое.

— Что если она там с мужем часто бывает?

— Предлагаете каждый день являться в ресторан, как на службу? Никаких же денег не хватит!