Дарья Плещеева - Батареи Магнусхольма

— Поступай в женскую гимназию, — посоветовал Лабрюйер. — Еще и не тому научат…

Он вышел в салон — и буквально в ту же минуту вошла фрау Берта.

— Я места себе не находила от беспокойства! — не здороваясь, сказала она. — Я думала, вы утром приедете ко мне в гостиницу, или придете в цирк, или иначе дадите о себе знать! А вы?.. Нельзя же так, нельзя, слышите — нельзя! Вы должны были хотя бы записочку мне оставить: все в порядке, я жив и здоров… Вы даже этого не сделали! Мой Бог, как же я вас ненавижу!

С таким странным признанием артистка бросилась Лабрюйеру на грудь, прижалась и обхватила его тонкими сильными руками. Хватка у нее была — впору иному борцу, острые пальцы впились в мужскую спину; казалось, они продырявили плотную тужурку.

Лабрюйер знал о мужской анатомии все то, что знает обычный мужчина, и думал, что больше знать должен только врач, который лечит геморрой или известные хвори, которые можно подцепить от павших созданий. В самом деле, ничего сложного, все на виду. Но фрау Берта, очевидно, смыслила в этом деле поболее бывшего инспектора Сыскной полиции.

Аромат ее духов, в котором под запахом персидской сирени крылись еще какие-то, необъяснимые, дурманящие, и пальцы на спине, знающие некие тайные точки, и прерывистое дыхание, и волнение затянутой в корсет груди, то приникающей к мужскому телу, то словно опадающей… и запрокинутая голова… и полуоткрытые губы… и все это — посреди салона, у всех на виду!..

Ян, в свои восемнадцать имеющий только отвагу взяться за девичью ручку, а такие сценки видевший разве что в кинематографе, смотрел на Лабрюйера и фрау Берту с огромным удивлением. Смотрел как зачарованный.

А Каролина, выглянувшая из лаборатории, решительно пошла к парочке, но на полпути остановилась, поднесла руку ко лбу, покачнулась, ухватилась на спинку стула и медленно опустилась на пол.

— Фрейлен Каролина! — закричал Ян, бросаясь к ней. — Фрейлен Каролина, что с вами?

Морок, навалившийся на Лабрюйера, отхлынул. Фрау Берта шарахнулась, только что не отскочила.

— Господин Гроссмайстер! — звал перепуганный Ян. — Ей плохо!

Лабрюйер опустился на корточки как раз в тот миг, когда Каролина открыла глаза.

— Что с вами? — спросил он. — Дайте я вас подниму…

— Уберите руки… — слабым голоском приказала Каролина. — Не смейте меня трогать… Я, кажется, беременна…

Если бы с потолка салона посыпались живые лягушки, а чучело рогатой козы, возле которого вчера фотографировали детишек, громко замемекало и полезло бодаться, Лабрюйер меньше бы удивился.

Но нужно было действовать. Нужно было усаживать Каролину в кресло, бежать за водой, отворять двери, чтобы впустить холодный воздух, потом бежать в лабораторию — там у Каролины была сумочка, а в сумочке — какие-то чудодейственные капли. При этом Каролина громко возмущалась тем, что с ней обходятся, как с кисейной барышней, проповедовала равноправие, но встать на ноги не могла — у нее кружилась голова.

Фрау Берта минуты три любовалась на этот бедлам, потом исчезла.

Ян привел матушку, она прогнала сына и Лабрюйера, взяла власть в свои руки. Ехидства и норова супруге дворника было не занимать, так что спорить с ней не стали.

Лабрюйер, хотя и ругался с Каролиной, в глубине души принял ее со всеми ее нелепостями и затеями. Сейчас он сильно забеспокоился — Каролина все еще жила на четвертом этаже, поднималась туда по довольно крутой лестнице, а когда обнаружится ее беременность во всей красе — соседки перестанут с ней здороваться, и помощи от них не жди. Нужно было срочно переселять фотографессу в дом фрау Вальдорф. Там Лабрюйер каждое утро и каждый вечер заглядывал бы к ней; еще он мог уговориться с горничной фрау Вальдорф и с ее кухаркой, платить им, чтобы присматривали за Каролиной. Конечно, этаж, где освобождалась квартирка, — пятый, но лестница не такая крутая, на каждой площадке — сиденье в углу, чтобы перевести дух, и еще одна замечательная особенность: клозет прямо в квартире, а не один на всех между этажами.

Лабрюйер никогда не был беременным, беременной супруги тоже не имел, но откуда-то знал, что женщины в таком состоянии часто бегают по малой нужде.

Так что следовало вечером зайти к квартирной хозяйке, а еще лучше — пригласить ее и фрейлен Ирму во «Франкфурт-на-Майне». Теперь уже незачем было выслеживать русскую красавицу, но отчего бы не поужинать просто так, беззаботно? Черт его знает, как все повернется, может, уже завтра начнутся суета и беготня. Если не сегодня.

Госпожа Круминь отвела Каролину к себе, положила на кровать, выпоила ей стакан горячего чая с лимоном. Каролине стало полегче, и упрямая фотографесса через полчаса притащилась в лабораторию.

Лабрюйер смотрел на нее и думал: у кого хватило отваги на такой подвиг? Сам он знал только одного мужчину, который встречался с Каролиной по делу, это был Акимыч, он же — Барсук. Служебные обязанности, о которых Каролина Лабрюйеру пока не докладывала, гоняли ее по ночам леший знает где, и там она, видно, встречалась и с другими мужчинами.

— Может, вам чего-нибудь принести? — спросил Лабрюйер. — Я бы сходил на Матвеевский рынок…

— Да… — томно ответила Каролина. — Страх как хочется деревенского творога.

— Сию минуту!

На рынок Лабрюйер пошел кружным путем — через свое жилище. Он заглянул к фрау Вальдорф, попросил у оказавшегося дома герра Вальдорфа позволения пригласить его супругу и сестру в ресторан, позволение получил, потом попросил старую наволочку — чтобы сунуть туда перепачканное пальто и отнести к госпоже Круминь. С этой наволочкой он дошел до рынка, взял там и пласт деревенского творога, и сыра, и сливок, все это сложил в наволочку и быстрым шагом доставил в фотографическое заведение.

Суета как-то разом прекратилась — он мог наконец сесть и вспомнить все события этого дня.

Вспомнить фрау Берту…

То, что с Лабрюйером случилось и длилось около минуту, было сущим наважедением. Но морок спал. Как будто он был простыней на монументе, которую сдергивают в день торжественного открытия, под звуки духового оркестра. Когда Ян закричал — он сдернул эту простыню с Лабрюйеровой дурной головы.

Он знал, что такие женщины, как фрау Берта, в него не влюбляются — то есть не должны влюбляться. Ну что он такое? Мужчина средних лет, средней внешности и средних способностей. Привлечь внимание дамы может только героическим поступком, но вот поступок совершен — дальше что? Валентиночка Селецкая изъявила словесную благодарность за то, что кинулся ей на выручку, — но даже в ехидных репликах Енисеева после ночной погони за аэропланом благодарности было больше.

Очевидно, фрау Берта была из тех женщин, которые позволяют себе ни к чему не обязывающие капризы. Или же, или же…