Дарья Плещеева - Батареи Магнусхольма

— Знаю я это свойство… Здесь у нас Парковая улица… Так…

Лабрюйер мысленно посмеивался — не знающий улицы Хорь пытался, глядя на план, понять, где ставить засаду. Дав ему помучиться, Лабрюйер сказал:

— Вот тут пивной погребок. Туда ведут ступеньки — то ли три, то ли четыре. Если на них сесть, то можно, повернувшись боком, с удобствами наблюдать за воротами.

— Благодарю… Будьте любезны, Леопард, прогуляйтесь там. Вы знаете латышский — так спросите дворников, не оставляют ли на Парковой ночевать автомобили. Вам охотнее ответят. Если оставляют — то где.

— Разумно… — пробормотал Лабрюйер. Разумно было еще другое — Хорь давал ему возможность болтаться по городу, не деля одно пространство со своей спесивой персоной.

Выйдя из фотографического заведения, Лабрюйер зашел во «Франкфурт-на-Майне» — поесть. Заодно спросил буфетчика о Красницких. Они все еще сидели в своем номере.

Пообедав и выпив кофе, Лабрюйер спросил свежие газеты.

Китайские войска зверствовали в Монголии; ходят слухи, что экспедиция лейтенанта Седова на «Св. Фоке» провалилась — судно затерто льдами; в Париже изловили фальшивомонетчиков, которых назвали «русскими», хотя как раз национальность внушала сомнения; для копирования кредитных билетов они непонятным Лабрюйеру образом использовали электричество. В Риге всех озадачила очередная студенческая проделка — в витрине магазина Мушата непонятным образом появилась фигура, выглядывающая из складок тканей и кажущая зевакам двумя руками длинный нос. Голова фигуры была искусно изготовлена из папье-маше и сильно смахивала на профессора Вальдена…

На Парковой улице у дворников было мало работы — орманы и телеги возчиков там появлялись не слишком часто, не было нужды бегать с большим совком и метлой за каждой кучей конского навоза. Цирковые ворота были на нечетной стороне. Лабрюйер прошел по четной, внимательно разглядывая ворота и забор. Место, где, по его мнению, вылезали со двора, было самым обыкновенным — выбоин в стенке не наблюдалось. Оставалось предположить, что борцы, выбираясь ночью из цирка, спускают спрятанную на крыше лестницу или узловатую веревку, потом втягивают обратно.

Улица была очень тихая. Шумными были идущие от бывшей крепости параллельно друг дружке длинные Мариинская, Суворовская, Дерптская, Александровская. А Парковая была поперечная и совсем короткая. Очень даже подходящая улица для пивного погребка — чтобы мужчины, малость перебравшие, не вываливались оттуда прямо под конские копыта или автомобильные шины.

Лабрюйер зашел в погребок, взял маленькую кружку бауского и, попивая славное пиво, осведомился — много ли автомобилей ночует на улице. Конечно, этой адской машине место в гараже, но не во всяком городском квартале найдется пространство для гаража.

— У нас тут дворы маленькие, — согласился парень за стойкой. Лабрюйер знал — его звали Фриц, на латышский лад — Прицис, и жил он в этом же квартале, во дворе. — Только цирковой, говорят, огромный.

Он в марках автомобилей не разбирался, но приметил два — большой красный и зеленый. Эти довольно часто ночевали на Парковой.

— И не боятся же хозяева, что их угонят, — удивился Лабрюйер.

— Они что-то такое делают, вроде как лошадей стреноживают. Что-то к колесам прицепляют и вовнутрь засовывают.

— Значит, всего два?

Фриц задумался.

— Два — это постоянно. Это автомобили господина Гринмана, он адвокат, и господина Келлера, он кем-то в ратуше служит. Но недавно еще чей-то появился.

В погребок ввалилась компания студентов, и Лабрюйер отошел со своей кружкой в угол.

Студенты обсуждали тот фурор, который произвела в Риге голова с руками, оказавшаяся в витрине магазина Мушата. По тому, как они хлопали по плечам и поздравляли двух молодых людей, Лабрюйер понял — эти-то и есть главные затейники. Пока допил пиво — узнал кое-что еще…

Студенческая компания была занята собой, и Лабрюйер подошел к стойке.

— Так чей же автомобиль прибавился?

— Кто его разберет, на нем не написано. Его не каждый вечер ставят.

Оказалось — иногда он появляется с наступлением темноты; уследить, кто его пригоняет, Фриц не сумел, да и не любопытствовал; утром он, хотя и приходил рано, никогда этого черного автомобиля не видел; минувшим вечером он также отсутствовал.

Разобравшись, где стояли все три автомобиля, Лабрюйер еще прошелся по Парковой. Он хотел понять, можно ли устроить за капотом засаду. И с большим удовлетворением отметил — на ведущих к погребку ступеньках сидеть и караулить куда как удобнее.

Теперь можно было возвращаться в фотографию.

Немного сомневаясь в том присмотре, который Хорь устроил за Красницкими, Лабрюйер зашел во «Франкфурт-на-Майне» и спросил Вольфа, не появлялась ли эта пара.

— Как же не появлялась! Вышли оба такие веселые, то он захохочет, то она. Я даже выглянул — что там у нас такое? А это они! Идет, друг к дружке жмутся, даже завидно стало, — усмехнулся буфетчик. — Куда-то в гости собрались.

Лабрюйер беззвучно, даже без движения губ, прошептал:

— Тварь…

Потом он дал буфетчику полтину. Тот получал обычно более крупные чаевые, но и полтине был рад, полтина — это двухфунтовый судак к воскресному столу.

В прескверном расположении духа Лабрюйер пришел в свое заведение. Ян сидел на видном месте в ожидании припозднившихся клиентов и читал книжку. Лабрюйер знал — парень мечтает стать инженером, и книжка, скорее всего, какой-нибудь мудреный учебник физики.

В лабораторию Лабрюйер был впущен без затруднений. Одиночество Хоря скрашивал Росомаха. Увидев Лабрюйера, он заулыбался.

— Хорь сказал, ты должен нужные сведения принести.

— Принес, — и Лабрюйер передал все, что рассказал ему Фриц.

— Значит, все правильно — именно этой ночью у нас есть шанс. Я, честно сказать, сомневался, но у Хоря же нюх… Ну, потрудимся сегодня, благословясь! — весело сказал Росомаха. — Ты меня еще в деле не видел. Как раз увидишь.

— Надеюсь, — буркнул Лабрюйер. — Если я никому не нужен, то отойду ненадолго.

— Можете даже вздремнуть, — позволил Хорь. — Поставьте только будильник на одиннадцать. Встречаемся на углу Парковой и Суворовской.

Перед бурной ночью следовало плотно поесть. Не так, чтобы в сон потянуло, а в меру — для бодрости духа. Лабрюйер по привычке, а менять свои привычки он не любил, отправился во «Франкфурт-на-Майне».

У входа он столкнулся с Красницким.

Тот возвращался в гостиницу один — и явно был чем-то озабочен. А время — такое, что даме в одиночку не следует по улицам бродить. И где он оставил супругу — оставалось только гадать. Если собирались в гости — то, может, там, в гостях, она и сидит теперь? Поссорились, наверно. Или же…