Дарья Плещеева - Батареи Магнусхольма

Видно, на небесах его услышали, потому что утром, спеша в свое фотографическое заведение, Лабрюйер налетел на фрау Вальдорф.

Фрау была не дура. Она знала жильца довольно давно и не гнала его прочь, даже когда он превратился в унылого выпивоху. Платить-то он за квартирку платил, а остальное — не ее дело. Сейчас Лабрюйер дивно преобразился: его привезенные из Питера костюмы, и трость с дорогим набалдашником, и история с наследством, и расширение квартирки, и мудрое решение вложить деньги в фотографическое ателье, — все это делало бывшего полицейского инспектора завидным женихом. А жене его обещало приятное существование — необременительный труд и свежие впечатления. Что может быть для дамы лучше, как сидеть в заведении на Александровской, принимать клиентов, отвечать на телефонные звонки? Это же — идеальный образ жизни, именно такой, который требует всегда появляться в свежих и модных нарядах, с безупречной прической, знать всю рижскую аристократию в лицо.

Но заботилась фрау не о себе, а о сестрице супруга. Та безнадежно засиделась в девках. Приданое — великое дело, но когда к приданому прилагается тощая и длинноносая девица, с кислой физиономией и непомерным самомнением, женихи вокруг не роятся.

Так что фрау, уже совершившая в великом деле сватовства несколько роковых ошибок, не стала зазывать жильца на чашечку кофе со штруделем домашней выпечки. Она просто осведомилась, смогут ли ей в фотографическом ателье сделать хорошие карточки. Карточки понадобились для отправки в Америку дальним родственникам. Лабрюйер, естественно, пригласил туда квартирную хозяйку и даже галантно пообещал, что карточки ей ничего не будут стоить.

К тому же фрау Вальдорф знала, что жилец лет семь назад собирался жениться, и даже встречала в гостях у кого-то из дальних родственников его невесту, очень приятную, толковую и деловитую девицу по имени Юлиана. Когда Лабрюйер попал в неприятности и ушел из сыскной полиции, эта девица, служившая, кстати, гувернанткой в почтенном семействе, отказалась идти под венец — и, по мнению фрау, правильно сделала. То, что после этакого несчастья жилец не пытался найти другую жену и даже не приводил к себе особ легкомысленного поведения, для фрау Вальдорф служило хорошей рекомендацией. Теперь главное было — не терять времени…

Нужно быть каким-то особенным дураком, чтобы спозаранку бежать к фотографическому ателье и торчать перед запертой дверью. Лабрюйер знал, что с утра пораньше клиентов не будет, и полагал просто посидеть, глядя в большое окошко и беседуя с Каролиной. Нужно было убедить эмансипэ одеться по-человечески, чтобы не распугать публику.

Но когда он увидел «кузину» — у него глаза на лоб полезли.

Она в простом саке, в маленькой шляпке без затей, без румян, была страшилищем, но страшилищем скромным и непритязательным. Сейчас же Каролина вырядилась в синюю «хромую» юбку, позволявшую делать только самые крошечные шажки, в полосатую бело-розовую блузку с оборочками и кружавчиками, впридачу с большим лиловым бантом, а на голове у нее был вороной парик с кудряшками. И, в довершение ужаса, она густо нарумянилась.

— Боже мой… — прошептал Лабрюйер.

— Да, кузен, — томно сказала Каролина. — Я знаю, как нужно одеваться в приличном заведении. Я эмансипэ, да! Но я знаю правила и не подведу вас.

Лабрюйер понял, что произошла ошибка — он встретил не агента, владеющего фотографическим ремеслом, не командира наблюдательного отряда, а совершенно постороннюю женщину, которая, как на грех, тоже увлекается фотографией. Несколько секунд он был в этом убежден — пока сомнительная Каролина прихорашивалась перед зеркалом и выкладывала попричудливее свои фальшивые кудряшки. А потом Лабрюйера осенило: даже самый пронырливый вражеский шпион не заподозрит это страшилище в тайных замыслах. Каролину назовут дурой, нелепым созданием, спятившей охотницей на женихов, и на том успокоятся.

— Вы переигрываете, кузина, — заметил он. — Вы словно сбежали из какого-то низкосортного водевиля. Бант хотя бы снимите.

— Он подчеркивает мои достоинства, душка, — отвечала вконец распоясавшаяся Каролина.

— Мне телефонировать в Питер? И не называйте меня так, понятно?

— Все мужчины — душки, — сказала Каролина, причем высокомерно. И очень Лабрюйеру это не понравилось.

Дверь отворилась, вошел почтальон. Он принес посылку из либавской типографии Покорного, в которой многие российские фотографические ателье заказывали паспарту — белые картонные рамки с виньетками и прочими затеями.

— Разберите и разложите, — велел Каролине Лабрюйер.

Но вслед за почтальоном пришел первый клиент. Начало было горестное — он принес фотографическую карточку покойного деда, желая, чтобы ее отретушировали, пересняли и изготовили приличный портрет.

Потом пришли две дамы. Их интересовало, не продаются ли в ателье виды города Риги. Лабрюйер честно признался: ателье открыто первый день, своих видов еще нет, а чужими торговать даже неприлично. Он всучил дамам рекламные проспекты, в которых обещались «художественное и быстрое исполнение всех фотографических работ: портретов, групп и увеличений на невыцветающей роскошной белой глянцевой бумаге, а также платиноматовые снимки и миниатюрные марки с портретами».

Третий посетитель желал подарить невесте свой фотографический портрет на эмали в виде брошки. К таким безумствам Лабрюйер был готов, не зря изучал основы ремесла в Питере. Он честно признался, что подобной услуги не оказывает.

Наконец пришла дама с двумя малютками и нянькой. Пришлось вытаскивать чучело козы, от которого малютки шарахнулись с громким ревом. С немалым трудом были сделаны первые кадры «Рижской фотографии господина Лабрюйера».

И началась обычная деловая жизнь — с недовольными клиентами, не вовремя перегорающими лампами, перепутанными конвертами с карточками. Лабрюйер установил в лаборатории телефон, чтобы Каролина могла принимать заказы и вписывать их в особую тетрадь. Сам он принимал клиентов, отвечал на вопросы, а «кузину» вызывал только для исполнения ее прямой обязанности — возни с аппаратом.

Оказалось, место выбрано правильно, постояльцы «Франкфурта-на-Майне» протоптали дорожку в фотографическое заведение, а почему? Потому что Лабрюйер уговорился с хозяином гостиницы и изготовил ему меню для ресторана с видом большого обеденного зала и прочими дорогими сердцу путешественника видами. Для этого он вместе с Каролиной несколько дней подряд выбирался ранним утром снимать рижские достопримечательности: ратушу со статуей Роланда перед ней (какое отношение рыцарь Роланд имеет к Риге, никто не знал, но в немецких городках завелась такая мода, градоначальник Армистед пошел навстречу магистрату, желающему завести европейское украшение), замок, политехникум, городской театр на берегу канала, коммерческое училище — краснокирпичную пародию на готическую архитектуру.