Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта

– Вацлав из Кралева?.. Я слышал это имя… – и уже в полный голос спросил: – Не брал ли славный рыцарь участия в Грюнвальдской битве?

– Так, ваша милось, – пан Вацлав с достоинством поклонился. – Я был в отряде славного Яна Жижки.

– Следовательно, пан рыцарь гусит? – насторожился Витовт.

– Так. Был, – энергично кивнул пан Вацлав.

– Еретик?.. – Витовт удивлённо посмотрел на Сигизмунда.

– Нет. Как раз нет, – цесарь отрицательно покачал головой и пояснил: – Пан Вацлав не таборит. Он один из тех, кто всё время был за монархию и никогда не покидал лона церкви. Больше того, теперь пан Вацлав – один из моих доверенных рыцарей, и там, в Чехии, у него есть свои люди.

Внезапно цесарь на полуслове оборвал свои пояснения, однако Витовту уже всё стало ясно. Великий князь Литовский был достаточно осведомлён о том, что именно делается в Чехии, и, уяснив, что неожиданный гость – это один из тех, кто держит сторону цесаря, он уже одобрительно глянул на пана Вацлава из Кралева.

– Так что же пан рыцарь хочет нам сообщить?

– Вот это… Передать… – пан Вацлав поднял повыше арбалет, который держал в руках, и вопросительно посмотрел на Сигизмунда.

Догадавшись, что рыцарь несколько смущён от такой встречи, цесарь усмехнулся и заговорил сам:

– Великий княже, пан Вацлав по моему приказу привёз тебе мой подарок, который, как я надеюсь, может вскоре тебе понадобиться.

Цесарь кивнул пану Вацлаву, и рыцарь, подойдя ближе, положил арбалет на стол. Потом, отступив на шаг и поклонившись, вышел из комнаты. А тем временем Витовт, сразу поняв намёк цесаря, сделал вид, что целиком захвачен подарком, и принялся тщательно рассматривать арбалет испанской работы.

Достаточно быстро деланый интерес Витовта превратился в настоящий, и он, воспринимая золотую отделку оружия как нечто само собой разумеющееся, заинтересовался главным, принявшись изучать трубку с длинными прорезями, по которым двигалась тетива. Ясное дело, она мешала накладывать стрелу сверху, и, не поняв, зачем так сделано, великий князь, показывая на трубку, обратился к цесарю:

– Она-то на что? Стрелу ж накладывать надо…

– А это не совсем арбалет. Это гишпанский аркебуз, – пояснил цесарь. – Он может стрелять и стрелами и вот этим…

Сигизмунд конечно же знал, что арбалет принесут, и выложил на стол несколько предусмотрительно взятых с собой тяжёлых свинцовых пуль.

– Этим?.. – Витовт взял одну из них, несколько скептически взвесил её на руке и, проверив, легко ли круглая пулька входит в середину трубки, поинтересовался: – И далеко бьёт?

– На двести шагов. Если попадёт в панцирь, то всадника с седла, а пешего с ног свалит… – и вроде как чего-то не договаривая до конца, цесарь выжидающе посмотрел на Витовта.

Повторный намёк был сделан, и Витовт, отлично всё поняв, раздумчиво, глядя куда-то в пространство, сказал:

– Значит, собьёт и тех, и этих… – он ещё раз взвесил на руке свинцовую пулю и усмехнулся. – Ты смотри, маленькое ядро…

Великий князь положил пулю на стол и задумался. Ему вспомнилось, как год назад из пушек, сделанных немецкими мастерами, были разрушены стены Великого Новгорода, когда город попробовал не признать власть его, Витовта. Именно поэтому новгородцы, испугавшись, выслали на переговоры архиепископа Ефремия, чтобы тот защитил свою паству от княжего гнева.

– Так, ядра… – Витовт вздохнул и покатал пулю по столу. – Это они проломили новгородские стены…

– Помню, – откликнулся Сигизмунд и негромко заметил: – Можно укрепить замок, но, считаю, это не главное…

– Не главное… – согласился Витовт и снова задумался…

Как-то сразу вспомнилось, что случилось там, под Новгородом, после прибытия архиепископа. Тогда князья руськи, во главе всё с тем же Свидригайлом, решительно выступили на защиту своих единоверцев, и великий князь Литовский был вынужден удовлетвориться одним выражением покорности, отказавшись от осады и разрушения города…

Конечно, цесарь прав. Хотя крепости важны и укреплять их всё равно придётся, но они – не главное, пока есть немецкие курфюрсты, польские магнаты и непокорные князья руськи. А потому для него, великого князя Литовского, выход один: любой ценой заполучить королевскую корону. И делая намёк со своей стороны, Витовт заметил:

– Да, немецкие пушки хороши…

– Добрые пушки! – с готовностью подтвердил Сигизмунд и начал: – А в случае необходимости… – и вдруг оборвал себя на полуслове.

Витовт и Сигизмунд встретились взглядами и замолчали. Нет, сейчас им уже не было необходимости говорить что-либо вслух. Они и так отлично понимали друг друга, и Витовт был твёрдо убеждён: на этот раз цесарь Сигизмунд на его стороне…

Наследника славного комтура крестоносцев Отто фон Кирхгейма Гашке нашёл всё по той же хорошо отработанноё схеме. И хотя ради этого пришлось с головой влезть в архивы ордена, перебрав целую кипу пожелтевших бумаг, упорный исследователь наткнулся на нужное имя.

На первом этапе поисков Вернер был Теодору не нужен, так как Гашке сам охотно рылся в архивной пыли, а вот дальше без его ловкости и знания тайных пружин было бы трудновато. К тому же чёрный мундир эсесовца и вдобавок чин штурмбаннфюрера тоже имели немалое значение.

Итак, едва только Гашке отыскал в далёком прошлом необходимые зацепки, дальше всё пошло, как положено. Правда, пришлось разослать кучу запросов, потом самим съездить в муниципальные архивы, но с каждым столетием поиск становился всё легче, и старые родословные вкупе с замковыми книгами в конце концов дали возможность поднять телефонную трубку и набрать нужный номер.

К привеликому удивлению Гашке, ему ответил не слуга господина, а всего лишь половой маленького пансионата. От такой неожиданности Гашке даже растерялся. Тогда Вернер, отобрав у Теодора трубку, за пять минут выяснил всё, что надо, и вскоре неизменный «Опель-Кадет» петлял улочками, а Гашке через окно высматривал нужный номер дома.

Пансионат, где проживал потомок славного рыцаря, оказался третьесортным. Сразу у входа начиналась тёмная лестница на второй этаж, а на первом расположилась гостиная, где на стене красовался портрет фюрера, по обеим сторонам которого висели две декоративные салфетки. Одну украшала вышитая надпись: «Работай – и увидишь сладкие сны», а другую – тоже вышитая: «Порядок в доме – порядок в державе».

Вскоре на ступеньках лестницы послышались шаги, и в гостиную вошёл субтильный юноша. Увидав, кто его ждёт, он попытался придать себе важный вид, который никак не вязался с его хилой фигурой. Гашке многозначительно переглянулся с Минхелем, и Вернер, поджав губы, процедил: