Саша Суздаль - Евангелие от рыжего кота

Впрочем, долго рассуждать он себе не позволил и решил забрать Марию в свою келью, которую они снимали вместе с Гуго, чтобы она спала под присмотром. Схватив её на руки, он понес её из палаты, сопровождаемый возмущёнными криками сестры-хозяйки, которая не понимала, как можно спать днём, и что здесь делает рыцарь-госпитальер. Когда он ввалился в келью, то его глаза застыли от ужаса. Он многое повидал на веку, но сердце дрогнуло при виде Гуго – его грудь пересекала глубокая кровавая борозда. Везде в комнате виднелись следы борьбы: все стены обрызганы кровью, а одна деревянная кровать разбитая вдребезги. Гуго лежал на полу в углу кельи, а возле его руки валялась не распечатанная бутылка вина. Видимо, перед нападением Гуго хотел выпить, но не успел. Раймонд накинул на тело простыню и вышел, взяв на руки Марию. Не успел он покинуть помещение, как наткнулся на госпитальера, Жан ле Мена, из соседней кельи, который радостно воскликнул:

— Слава Богу, что я вас увидел. Гуго передал Марии хлебец, а я не нашел её в госпитале.

Он отдал в руки Раймонда слегка подсохшую булку, которая в данной ситуации была не к месту. Раймонд машинально сунул её в карман, а Жан ле Мен удивлённо посмотрел на спящую Марию.

— Что с ней? — спросил он.

— Спит, — ответил Раймонд и попросил соседа: — Ты можешь предать Гуго земле?

Жан заглянул в их келью и побелел лицом. Раймонд вытащил из кармана горсть монет, но сосед отвел его руку, сообщив, что покойный и его друг.

— Я знаю, кто это сделал, — сказал Жан, а Раймонд ему ответил: — Я тоже знаю.

Раймонд, с Марией на руках, отправился к воротам крепости, где сговорился с греком, который отвёз их в порт Лимиссо. Венецианский кораблю «Святой Петроний» собирался покинуть порт, когда к трапу подбежал Раймонд с Марией на руках.

— Вы берёте пассажиров? — спросил он у капитана.

— Берём, если они не воруют невест, — рассматривая рыцаря-госпитальера, весело ответил капитан Доменико, и дал команду убрать швартовы.

Им выделили каюту, и Раймонд положил Марию на боковую кровать, а сам опустился на колени и застыл, спрашивая у Бога благословения. Он остался один, чтобы оберегать Марию, а рубин вне зоны их досягаемости. Ассасин, забравший у Гуго рубин, вероятно, давно покинул Кипр и отправился на свою родину. Как ни печально, они не сдержали слова, данного маршалу Матье де Клермону. Раймонд де Торн подумал, что ему стоит отказаться от звания рыцаря-госпитальера. Он так и заснул, склонившись на кровать, а когда проснулся, то в иллюминаторе играли солнечные зайчики от волн.

Мария проснулась неожиданно, но Раймонд обрадовался, точно ему самому возвратили жизнь. Мария, ощущая колебания корпуса корабля, удивлённо спросила:

— Где мы?

— На корабле, — ответил Раймонд и затаился, так как дальше последуют тяжёлые вопросы.

— А где брат Гуго? — спросила Мария и помрачнела: её память услужливо напомнила вчерашний день.

— Это я виноватая, — сказала Мария, заливаясь слезами.

— В том, что случилось, твоей вины нет, — сказал Раймонд, обнимая сестру Марию, — моя вина больше – я тебя не защитил.

Он рассказал, что знал, а потом они постояли, обвиняя себя в душе, после чего Раймонд вспомнил и полез в карман, откуда достал засохшую булочку.

— Это тебе передал Гуго, — сказал он, а у Марии ещё больше потекли слёзы. Она отщипнула кусочек хлеба и пожевала, словно отдавая дань своему храброму другу. Госпитальер тоже отщипнул кусочек булочки и жевал, опустив глаза на хлебец – последний подарок Гуго.

Внезапно, Раймонд заметил красную искорку, мелькнувшую в булочке, и подумал, что в ней начинка из красной ягоды. Когда он поднёс её к свету, то увидел, что из булочки торчит кусочек кожаного ремешка. Он потянул его и вытащил из булочки сердце из рубина. Мария, удивлённая фокусом Раймонда, во все глаза смотрела на него, ничего не понимая. Он и сам вначале не понял, а потом сообразил, что Гуго, видимо, заметил Хасана аль-Каина раньше, приоткрыв дверь, а потом запихнул рубин в булочку и отдал её ни о чем не подозревающему Жан ле Мену, проходившему мимо, а сам принял бой с ассасином.

Хасан аль-Каин стоял на палубе, опираясь на перила, и смотрел на портовую суету, освещённую заходящим солнцем. Рядом, борт о борт, качался на волнах венецианский корабль с золотым гербом на корме, который тоже собирался отплывать. Загорелый капитан подгонял матросов, которые грузили последние бочки в трюм. Патрон, с парой матросов, возился возле косого паруса фок-мачты, выверяя галс [22], чтобы вытянуть корабль на рейд. Хасан отвернулся от борта, наблюдая, как выбирают якоря на его судне, которое, освобождаясь от оков, медленно дрейфовало в море.

Впервые его терзали сомнения.

Он теребил на шее золотую цепочку, носившую когда-то Рубин Милосердия и доставшуюся ему от маршала Матье де Клермона, и думал о том, что он сделал неправильно. Не подлежало сомнению, что у глупой тройки госпитальеров и святоши-монашки не имелось никаких шансов улизнуть от Хасан аль-Каин. Истинно и то, что у них не имелось рубина. Его, Хасан аль-Каина, пустили по ложному следу, заставив гнаться за миражом. Какай нормальный человек отважиться доверить реликвию женщине-монашке и трём балбесам-госпитальерам, которых обвести вокруг пальца – раз плюнуть. Он вспомнил лицо сержанта, Гуго де Монтегю, который, отбиваясь от ударов сабли Хасана, исступлённо смеялся и кричал: «Обманул! Обманул!» — чем и заслужил смерть, потому как не стоит напоминать ассасину о его ошибках. У нити два конца и если один ведёт в тупик, нужно вернуться к началу. Ему следует вернуться в Акко и возобновить поиски оттуда, возможно, маршал отдал рубин в другие руки. О четвёрке можно забыть: толстого Дюдона де Компса он убил в Сидоне, монашка будет спать вечным сном, пока не угаснет, сержанта Хасан убил в келье, распоров ему грудь, а горделивый Раймонд де Торн с горя выпьет отравленное вино в бутылке, оставленной на полу возле Гуго де Монтегю.

Правда, Хасан аль-Каин не знал, что нажимая на шее Марии-Агнес-Катрин де Морель нужную точку, его палец дрогнул, отчего она заснула не так, как нужно. Не знал и о том, что Раймонд де Торн не пьёт вино, так как от данного продукта у него возникает сыпь по всему телу.

Корабль выплыл на рейд порта Лимиссо и матросы разворачивали паруса, чтобы отдаться береговому попутному бризу, а Хасан аль-Каин окинул взором порт, словно запоминая каждую чёрточку. К венецианскому кораблю, который стоял по соседству в порту, нёсся какой-то опоздавший, с грузом на руках. Незнакомец взбежал по сходням и Хасан почему-то с сочувствием подумал: «Успел!» — рассматривая увиденное, как гонки арабских жеребцов.

Он очнулся ночью. Вытащив из кармана огниво, он на ощупь нашёл свечу, свалившуюся со стола на пол, и зажёг её. В комнате полный раскардаш, только посредине кто-то убрал мусор и уложил его.