Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)

Из немногих слов, сказанных при этой встрече, Хурделица понял, что торговые дела Луки пошли в гору и что это он выхлопотал Чухраю справные документы, по которым дед сейчас вольно проживает в Хаджибее возле своей Одарки. Узнал он, что Луку все величают теперь негоциантом и Лукой Спиридоновичем и что Семен служит в его коммерческом доме, который ведет торговлю солью и скотом.

– Честные люди в моем деле потребны. Вот я и взял Семена. И тебе, если хочешь, место у меня найдется, – важно похлопал Лука Кондрата по плечу. Он сказал это с доброжелательной улыбкой, но Хурделице очень не понравились покровительственные нотки, которые звучали в его голосе.

Он пригласил Кондрата к себе в гости, но когда Хурделица, в свою очередь, пригласил его приехать на Лебяжью заводь, чтобы отметить рождение ребенка, тот снисходительно улыбнулся и покачал головой. За него ответил Никола.

– Лука Спиридонович ныне в большие люди вышел, – пояснил Аспориди. – У него каждый день столько важных гостей бывает, что ему не до тебя…

Кондрата смутил такой ответ. Он покраснел и сказал Семену:

– Видно, гусь свинье не товарищ… Тогда ты, Семен, ко мне с Одаркой приезжай.

Чухрай вопросительно взглянул на хозяина.

– Если вот Лука Спиридонович отпустят.

Но Лука снова усмехнулся:

– Тебе Никола уже сказывал, что у меня дело немалое. Оно помехи не любит. Семену в Таврию обоз с товаром везти… А ко мне заходи – угощу, гостинцев дам, – сказал он и, важно кивнув, поплыл к выходу.

Чухрай только крякнул и потупился – его огорчил отказ хозяина. Кондрата тоже обидели слова Луки. Он хотел было броситься вслед за Лукой, догнать его, сказать ему тоже что-то обидное, но Аспориди крепко схватил его за рукав и удержал:

– Не горячись, Кондрат, не стоит. Я же сказал тебе, что большой, боолыпой человек стал Лука Спиридонович. Зачем обижать его? Еще пригодится. Ты, Кондрат, лучше сходи в гости к нему. Посмотри, как он живет. – В голосе Аспориди слышалась едва уловимая насмешка, и все его смуглое морщинистое лицо и большие черные глаза слегка улыбались.

Кондрат понял, над кем смеется сейчас старый грек. Конечно, над раздувшимся от важности Лукой! Это как-то успокоило Кондрата. Стоит ли ему в самом деле гневаться на смешное чванство бывшего товарища? Ведь Лука вообще-то был неплохим человеком.

– Ты, Никола, как и прежде, уговаривать мастер, – обернулся к нему Хурделица. – Ни в чем не изменился…

Кондрат с Семеном пошли домой к Одарке, где Хурделицу ожидал новый сюрприз. В горенке он встретил Селима. Оказалось, что Зюзин сдержал свое слово и отправил ордынца в Хаджибей с первым попутным обозом.

На другой день Кондрат с Чухраем сводили Селима на могилу Озен-башлы. Затем все трое отправились в греческий форштадт в гости к Луке.

Хурделица удивился: сколько новых каменных и деревянных домов выросло на месте прежних убогих татарских юрт и землянок! Особняк, в котором жил негоциант Лука Спиридонович, был двухэтажным зданием, построенным из золотистого камня-ракушечника, с небольшим садиком и двориком, выложенным полированными плитами гранита.

Одетый в ливрею юноша не пустил гостей в покои, а повел в людскую комнату, где обедали слуги. Через некоторое время сюда вышла одетая в дорогое господское платье немолодая полная смуглолицая женщина, в которой Кондрат признал жену Луки Янику.

Она приветливо встретила гостей. На славу угостила их и подарила Хурделице новый темного сукна кафтан-венгерку, а Маринке – цветистые турецкие ткани на платье. Но сам Лука не вышел к гостям.

Возвратился Кондрат Хурделица поздно, очень хмельной и очень грустный. Он испытывал горечь, смутно понимая, что деньги, богатство разрушили его хорошую дружбу с Лукой.

Обо всем этом и пытался подробно поведать жене Кондрат. Но она, к великому огорчению мужа, плохо слушала его. Видимо, Маринка была озабочена другим, чем-то очень важным. Кондрат понял это лишь тогда, когда она вдруг торопливо выбежала из горенки, а Одарка бросилась вслед за ней.

Роды Маринки прошли удивительно быстро.

– Дуже здоровая у тебя жинка. Дуже! Уж я за свой век рожениц повидала, но таких, как она, редко встречала, – сказала Одарка, появившись в горенке, где с нетерпением ожидал ее Кондрат.

Он бросился в комнатушку. На постели рядом с Маринкой он увидел спеленатого ребенка.

– Сын? – спросил он.

Маринка открыла счастливые глаза и прошептала, слабо улыбаясь:

– Сынок…

– Значит, казак! – воскликнул Кондрат. Он поцеловал в бледные искусанные губы жену и, схватив висевшие над кроватью ружья, бросился на крыльцо.

Тут он вместе с Селимом восторженно палил в декабрьское зимнее небо в честь рождения сына.

Вернулся Чухрай из поездки в Таврию только к весне. Путешествие его продолжалось долго потому, что обратно он двигался с обозом, груженным солью, которую частично пришлось завезти в Аджидер. Вернулся в Хаджибей Семен хворым. Ночевки в степи во время метелей подточили здоровье деда. Приехал он домой к заждавшейся его Одарке – она уже два месяца как возвратилась с Тилигула – и свалился в горячке.

Луку сильно раздосадовала болезнь Семена. Чухрай нужен был ему для новой поездки по торговым делам, а тут – неожиданная заминка. Пришлось отправить караван с малоизвестным человеком, а «полезного деда», как называл его Лука, пришлось лечить, чтобы как можно скорее поставить на ноги.

Поэтому Лука Спиридонович, кряхтя от досады, распорядился послать к Чухраю самого лучшего в городе врача – немца Греббе. Это стоило ему нескольких окороков и бочонка вина.

Но Семен не мог сразу одолеть болезнь. Только к весне начал старик медленно передвигаться на своих длинных ослабевших ногах. Он с трудом стал добираться до кофейни Николы. Здесь можно было узнать, что делается на свете. Одарке не нравились такие походы. И не потому, что он возвращался, как правило, из кофейни хмельным. Ее огорчало другое. Она видела, что известия, которые ее старик узнавал в кофейне, будоражат Семена, делают его раздражительным, угрюмым. Чухрая особенно расстраивали вести о том, что хотя, по недавно заключенному Ясскому миру, Турция и уступает России все пространства земель от Днестра и Буга, включая Очаков, но оставляет за собой уже освобожденные от турок земли за Днестром с крепостями Измаил, Аккерман, Бендеры и Хотин.

– К чему отдавать обратно басурманам нашу землю? Сколько мы крови пролили, чтобы Измаил взять? А вот второй раз его супостатам, нами битым, отдаем… Не иначе как изменники генералы царицыны… За деньги нашу кровь продали Катькины холуи…

Слушая бунтарские слова мужа, Одарка леденела от ужаса. А вдруг Семен что-нибудь «ляпнет» в присутствии начальства… Одарка хорошо знала, что может за этим последовать, – острог, ссылка в Сибирь, кнут палача. Ее, столько повидавшую на своем веку – и панское ярмо, и турецкую неволю, – страшили новые испытания. Одарке было жаль и своего многострадального мужа. Хотелось хотя бы в старости уберечь его от опасности.