Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)

– Разумею, дед… А как быть теперь – не ведаю. Вроде я в западню сюда приехал. На погибель свою.

– Постой ты о погибели говорить! – с раздражением воскликнул Чухрай. – Послухай, что сделать надобно. Перво-наперво я ныне же Селимку твоего на берег моря сведу, за город. Там в курене, что для рыбалки сложен, поселю его пока. А пропитание себе добывать он будет на рубке камня. В катакомбе подземной, что недалече от куренька моего вырыта. Маринку я у жены Луки, у Яники, пристрою. Ведь подруги они давние. Так лучше будет. А Иванка моя Одарка доглянет. Он нам отрадой будет.

– А про меня ты, дед, забыл? – улыбнулся Хурделица.

– Нет. Мы с тобой завтра на зорьке обоз Луки Спиридоныча на Днепро поведем. Чумаковать будем.

– А возьмет меня Лука к себе?

– Еще и обрадуется. Ему теперь возле товаров честные люди надобны. Он тебя добре знает. Верит тебе. Значит, возьмет. Он торговлю ведет ныне огромную: с Туреччиной и с разными городами нашими. С ним ныне сам пан Тышевский – враг наш лютый – вместе в одном деле. Увидал раз меня пан на дворе у Луки – опознал. Глазами сверкнул и спросил: «Кто сей?» Лука ответил: «Приказчик старший мой». Пан и говорит: «Ну, счастье его, что он твой… Поэтому только старый грех ему прощаю». С тех пор меня как бы не замечает.

– А мне Тышевский тоже простит, коли приметит?

– Конечно, простит. Ведь дело-то у них с Лукой общее. Коль ты у Луки служишь, значит, и у пана. Жаден он. Ради корысти, коль ты ему потребен, другом тебя любезным назовет… Сказывают, девок своих крепостных и то туркам в гаремы за море продает.

Тем же вечером Семен увел Селима на берег моря, а Одарка Маринку – в дом Луки.

Крепко обняла Кондрата на прощание Маринка.

– Себя береги – за меня не бойся. Никому себя в обиду не дам. – Она показала маленький охотничий нож, что всегда носила под байбараком [81]на поясе.

Еще не расцвела заря, а Кондрат, поцеловав спящего сына, ушел с Семеном в чумацкий поход.

Яника встретила Маринку радушно. Отвела ей одну из уютных комнат на женской половине огромного своего особняка, где жила сама со своими детьми и прислугой.

Хотя на Янике лежало много разных семейных забот и хлопот – и содержание в порядке большого дома, и воспитание троих детей, – ее радовало появление Маринки. Жены высокопоставленных знакомых Луки сторонились ее, считали ниже себя по происхождению и воспитанию и каждый раз при встречах давали ей понять это. Однако такие неприятные встречи были редки.

Яника старалась по возможности держаться подальше от них, но в то же время остро страдала от одиночества. Поэтому встреча с Маринкой была для нее приятным сюрпризом. Вскоре они и совсем сдружились. Сербиянка стала относиться к Маринке, как к младшей сестре. Даже иногда приглашала в гостиную, когда к мужу приходили его знакомые по коммерческим делам.

Янику забавляло, когда эти важные немолодые господа при виде красивой молодой женщины, забыв о своем почтенном возрасте, превращались вдруг в галантных кавалеров.

И вот в гостиной Яники Маринка неожиданно для себя встретила человека, которого однажды чуть не подстрелила из пистолета. Хотя это было давно, но лишь вошла Маринка с Яникой в гостиную, как пан Тышевский сразу узнал ее.

Маринка тоже узнала пана, хотя он сильно постарел и обрюзг.

Тышевский вел деловой разговор с Лукой и еще каким-то коммерсантом в чалме, но тут же прервал беседу и подошел к женщинам. Поклонился Янике, поцеловал ей руку, любезно осклабился Маринке и тотчас спросил, где находится сейчас ее муж.

– В дальнем пути, – ответила Маринка.

– О, понимаю, на пути к Всевышнему. – Пан поднял к потолку свои бесцветные студенистые глаза. – Я слыхал, что он погиб в Измаиле.

Маринка поняла, что проговорилась, и с досады прикусила губу. К ней на помощь немедленно пришла Яника.

– Муж Марины Петровны жив-с. Он в дорожном отбытии, – пояснила сербиянка.

Но пан не унимался:

– Позвольте спросить, как долго вы изволите пребывать у нас в Одессе?

Вопрос этот был задан неспроста. Лгать она не умела, поэтому промолчала.

Яника решила, что гостья смущена, и опять попыталась выручить ее:

– Марина Петровна остановилась пока у меня. До приезда своего супруга.

– Очень приятно, очень приятно, – заворковал пан и перешел на игривый тон. – В Одессе славный климат. Но скажите, вы по-прежнему, подобно древней амазонке, столь воинственны, сколь и прекрасны?

Маринка не знала, что такое «амазонка». Не знала этого и Яника. Поэтому Тышевский так и не получил ответа на свой вопрос. Он, словно оценивая, смерил Маринку неприятным взглядом с головы до ног. Ноздри его хрящеватого носа затрепетали, а студенистые глаза неприятно заблестели.

Извинившись, пан отошел от них и присоединился к беседующим мужчинам…

На другой день вечером служанка привела к Маринке пожилую женщину, одетую как монашенка, во все черное.

– Я прислана человеком, который привез известие от твоего мужа. Он ждет тебя около дома. Выйди, – шепотом сказала ей женщина.

Пусть он придет сюда.

– Он не может этого сделать. Поэтому и прислал меня к тебе. Выйди… А то он уйдет. Известие важное…

Маринка набросила на плечи платок и пошла за женщиной.

Та вывела ее на темный двор.

– Он за воротами…

Маринка вышла на ночную улицу. И тотчас кто-то сзади накинул ей на голову мешок. Потом сильные руки схватили ее, связали, потащили, бросили в карету. Лошади быстро помчали ее по темным улицам городка.

Маринка кричала, вырывалась, но напрасно. Ее похитители хорошо знали свое ремесло и надежно связали ей руки и ноги. Мешок, надетый на голову, не пропускал ни звука.

Скоро карета остановилась. Ее снова схватили и понесли. Потом бросили на что-то мягкое, развязали. Сорвали с головы мешок.

Она зажмурилась от яркого света. А когда через мгновение снова открыла глаза, то увидела себя в большой пустой комнате, ярко освещенной свечами.

В углу в кресле сидел одетый в нарядный халат пан Тышевский.

Маринка вскочила и бросилась к двери. Но та оказалась запертой. Все тщетные попытки пленницы открыть дверь вызвали только смех у Тышевского. Тогда Маринка кинулась к пану.

– Отпусти меня! Зачем я тебе? Отпусти! – закричала она.

– И отпущу! – медленно процедил сквозь зубы Тышевский. – Только подожди. Сядь, успокойся. Выслушай меня.

Но видя, что Маринка стоит как окаменелая, он нахмурился и повелительно крикнул:

– Да садись же!

Маринка села в уголке. Тышевский поднялся с кресла и подошел к ней.

– Слушай меня. Слушай внимательно, – сказал он, переходя на ласковый тон. – Я не желаю делать тебе зла, хотя ты и заслуживаешь наказания. Я не мщу красивым женщинам. Ты мне полюбилась, казачка, а твой муж свел у меня лошадей. Один только английский жеребец, которого он у меня похитил с этим безбожником Чухраем, стоит целого состояния. Я прощу ему все за твою любовь. Выбирай. Или сегодня же продам тебя турецким купцам, и они увезут тебя в Стамбул, или ты сейчас же будешь моей. Будешь любить меня, ласкать… Тогда утром я отпущу тебя домой с богатой наградой. Ведь я богат. Я всемогущ… Так иди же ко мне, моя коханочка. – Он простер к ней костлявые руки.