Ольга Елисеева - Наследник Тавриды

30 ноября 1825 года.

— Как вы могли даже помыслить, будто я предпочту ваши интересы интересам моих детей?

Вдовствующая императрица была человеком очень спокойным. Не то генерал-губернатор стоял бы в ее будуаре красный не от стыда, а от пощечин.

— Но разве Константин Павлович, в пользу которого я действовал со всей честностью, не ваш сын? — попытался оправдаться Милорадович.

Мария Федоровна смерила его колким взглядом серых холодных глаз.

— Не лгите мне. — Ее голос звучал устало. — Вы загнали нас в тупик. Николай присягнул Константину, а тот отрекся. Обоих можно сбросить со счетов. Какую участь вы уготовили Михаилу?

Граф отступил назад.

— Я полагал, что действую в ваших интересах. Ваш брат принц Александр Вюртембергский полностью одобрил мои шаги.

— Я отлично осведомлена о гаденьких делишках моих родственников. — Мария Федоровна заложила руки за спину, отчего стала похожа на покойную свекровь. — Их пригласили в Россию служить, а не царствовать. Что же касается моего братца, то его придется разочаровать. Как удобно! Старуха в качестве регента при маленьком императоре. Потом старуха умирает, и регентом становится он. Или вы, любезный Михаил Андреевич, приберегли эту роль для себя?

Милорадович попятился и отчаянно замотал головой. С этой женщиной не садись играть в карты. Оставит голым.

Судя по кивку, вдовствующая императрица была довольна его реакцией.

— Так мой брат видит себя правителем до совершеннолетия Саши? У него два взрослых сына. Разумно. А где будут мои сыновья?! Моя кровь? В Петропавловке? Или в земле? — Ее голос задрожал, но через минуту снова обрел властность. — Александр, наш ангел, все предусмотрел, а вы одним ослушанием его воли создали юридический нонсенс. Да знаете ли вы, чего заслуживаете?

«Шлиссельбурга», — с упавшим сердцем подумал Милорадович. Если трон все-таки займет Николай, а не старый друг и покровитель генерала Константин, то его погладят железными когтями.

— Я выполняю свой долг, мадам, — с достоинством произнес Михаил Андреевич. — И обязан предотвратить кровопролитие, неминуемое, если вместо известного наследника на престол взойдет узурпатор.

3 декабря 1825 года.

Утром 3 декабря из Варшавы прискакал Рыжий, еще больше запутавший ситуацию. Константин поручил ему сказать, что подтверждает отказ от короны. При этом сам цесаревич брату не присягал и Варшаву к присяге не привел. Только слепой не заметил бы подвоха.

Никс близорукостью не отличался. Чуть только ему донесли, что Михаил в городе и с дороги сразу отправился к беременной жене, великий князь подхватил Александру под руку и поспешил к ним.

— Ты сдурел? — встретил его Рыжий самым недружелюбным образом. — Что за спектакль вы устроили? Константин не хочет быть царем. Вопит, что его удавят, как батюшку. Но у тебя-то остался здравый смысл? Что тут будет, если вы еще потянете пару недель? Революция?

Александру и Элен ошеломила бурная вспышка великого князя.

— Вы понимаете благородство Николя в ложном свете, — попыталась защитить мужа Шарлотта.

Никс досадливо дернул бровью.

— Дамы, ступайте в зимний сад.

Когда стеклянные двери за ними закрылись, крик возобновился.

— Ты струсил! Признайся, струсил!

— У меня в залоге было три женщины и четверо детей. Как бы ты поступил на моем месте?

О, на его месте! Все горазды кулаками махать. Михаил снова взвился, назвал брата «якобинцем» и отправился к матушке. Никсу ничего не оставалось делать, как плестись к кабинету Марии Федоровны и ждать, пока его высочество накричится теперь уже в присутствии царицы-вдовы.

Однако Мария Федоровна умела унять свое дитя парой веских фраз.

— Поцелуйте брату руку за то, что ваша жена, как и все мы, до сих пор жива. Город набит войсками. И они, по сведениям генерал-губернатора, подозревают измену.

— Но я не понимаю…

— Вы многого не понимаете, — оборвала государыня. — Ваш брат стоит на углях. И может в любой момент потерять голову.

Она распечатала письмо Константина и, пробежав его глазами, горестно вздохнула.

— Это фиговый листок. — Бумажка выпала из ее рук. — Что он пишет? Не хочу, не буду! Как ребенок перед тарелкой каши. При теперешней ситуации ему следует приехать в Петербург и гласно объявить о своем отречении. Или на худой конец прислать манифест. Которому тоже неизвестно, поверят ли?

Опираясь на руку сына, императрица вышла из комнаты к Николаю.

— Преклоните колени перед Константином. Он подтверждает свое отречение.

Великий князь поднял на мать усталый, измученный взгляд. Его все допекли.

— Прежде всего, — произнес он с известной долей дерзости, — я хотел бы знать, за что благодарю брата? За то, что он, позабыв о долге, твердит свою волю, невзирая на опасность? Чья жертва больше? Того, кто отвергает корону? Или того, кто принимает в подобных обстоятельствах?

Ему было больно. Но Мария Федоровна не позволила сыну долго жалеть себя.

— Прекратите философствовать, — твердо сказала она. — Считаю за благо просить его высочество о немедленном приезде сюда и издании манифеста. Только так можно предотвратить взрыв.

Когда матушка удалилась, Михаил сел на кушетку рядом с Никсом.

— Ты ничего не помнишь, — задумчиво произнес тот. — Тебя всю дорогу несли на руках.

— Куда? — не понял Рыжий.

— В Зимний. Тебе было три года. Госпожа Ливен могла взять на руки только одного. А мы с Аней бежали за ней по снегу. Мы хотели спросить, куда она нас тащит. Темно и страшно. Деревья большие, скрипят. А за спиной во дворце шум. Топот, крики. И думаешь, спрятаться бы за липу, сесть в сугроб, авось, тебя не найдут.

Михаил вздрогнул. Он действительно не помнил событий той мартовской ночи, когда воспитательница великих княжон графиня Ливен вошла в их спальню, шепотом приказала одеваться, взяла за руки и по винтовой лестнице вывела в парк. Они пешком прошли весь путь от Михайловского до Зимнего. То-то радости было после промозглого замка оказаться в своих любимых постелях, с игрушками. А назавтра сказали, что папа уехал…

— Там было так холодно, — произнес Николай, — что на подоконники ставили свежеиспеченный хлеб, чтобы он впитал сырость. Накануне нас отослали с ужина рано. Ты сидел в углу и ни с кем не хотел играть. Рыл в кадке с пальмой ямку и закапывал там оловянного гренадера. Когда няня спросила, что ты делаешь, ты отвечал: «Хороню отца». Тебе запретили, но ты не унимался. Впрягал лошадку в повозку, вез солдатика и снова закапывал…

— Никс, прекрати! — Рыжий обнял брата за плечи.

— Ты понимаешь, что Константин просто боится?

Михаил с усилием кивнул.

— А обвиняешь в трусости меня.

— Я не поеду снова в Варшаву. Я останусь с тобой.