Ольга Елисеева - Наследник Тавриды

Береза уже было поднял кнут, когда рама на втором этаже хлопнула и на балкон выскочил босой всклокоченный постоялец в одной рубахе.

— Эй, ты! — закричал он самым веселым голосом. — Тебе я должен пятнадцать рублей за поездки?

— Ну, мне, — насупился Береза, половчее перехватывая хлыст.

— Айда сюда! — Черномазый барин приветливо помахал рукой и улыбнулся, обнажив ряд белых, крупных, как у лошади, зубов.

— Не пойду! — Извозчик поднял вожжи, чтобы хлестнуть по спине кобылы. — В прошлый раз вы меня чертом ругнули и с бритвой бросились. Кто вас, нехристя, знает.

Барин рассмеялся.

— Не серчай. У меня тогда ни гроша не было. Я злился. А теперь мне денег прислали, и я добрый. Иди.

Мужик покряхтел, но поплелся. А вдруг правда? Постоялец встретил его в дверях пустой и, сразу видно, бедной комнаты.

— Вот тебе, друг, по шести рублей за каждую поездку. Да вперед наука: не суйся под горячую руку. Я буйный.

— Барин, голубчик, — возликовал Береза, — а сегодня никуда везти не надо?

Пушкин поскреб в затылке.

— Покатаемся?

Сначала Береза провез черномазого нехристя по Ришельевской, кругом по Соборной площади, по Екатерининской улице, потом ему одному ведомыми закоулками вырулил к спуску в Карантинную гавань, а там уже мимо подернутых первой зеленью склонов. Слева от них тихо вздыхало море. Прибойная волна перекатывала обломки досок, строительный мусор и целые бревна, разбухшие и почерневшие в воде. Извозчик знал, куда править, и, не задавая лишних вопросов, погонял лошадей к косе с видом на дачу Рено. Там седок должен был по своему обыкновению выйти и на час опустить коляску. Но сегодня, сделав отменный крюк, Пушкин велел возвращаться к недостроенному губернаторскому дворцу. За пару домов от него он слез и дальше побрел пешком.

Лиза шла по дорожке, затененной кустами жасмина. Их только что высадили в грунт, и они тянули к голубовато-серому небу еще голые ветки. Садик был мал. Но до жары и его хватало. Александрина бежала впереди, сжимая в руках лошадку-скакалку и сабельку. Вся в отца!

Графиня нахмурилась. Неужели нельзя хотя бы сегодняшнее утро провести с ними? Нет, муж уселся сводить дебет с кредитом. Невыносимо! Женщина не понимала, как такой щедрый, далекий от педантства человек может часами выписывать колонки цифр и скрупулезно вычислять, где продешевил, а где выиграл. Английское воспитание!

Теперь его сиятельство считал за всю губернию и был совершенно счастлив.

Молодая дама присела на лавку с чугунными ножками. Александрина вскачь понеслась к цветнику, угрожая деревянной саблей еще не раскрытым головкам тюльпанов. Ее розовые атласные туфельки впечатались в жирный чернозем.

— Ой!

Прямо из-за стеклянной стены теплицы на девочку вышагнул смуглый маленький человек в цилиндре и длиннющем фраке. Он вертел в руках трость с железной ручкой в виде собачьей головы и зверски таращился на свои испачканные в земле штиблеты. Видно, так и шел сюда по клумбам!

— Батюшки светы! — воскликнула Саша, голосом и ухватками подражая бабушке. — Что это вы удумали, сударь? Топтать первоцвет!

Незнакомец наставил на Александрину блестящий набалдашник трости и сделал страшные глаза:

— А вот я тебя заколдую!

— Не пугайте ребенка! — Лиза поднялась. — Что вы тут делаете, Александр Сергеевич?

Пушкин смутился. Собственно, он ничего не делал. Шел мимо, заметил в саду ее сиятельство, миновал груды битого кирпича и ямы на месте будущего забора. Увяз в клумбе. Нарвал таких фиолетовых и белых… Подснежников? Ну да, так, кажется. Неважно. Поэт полез за пазуху и с поклоном преподнес графине изрядно помявшийся букетик.

— И вам не стыдно? — Лиза уже поняла, что сердиться на него бессмысленно. — Это же цветы из моего сада!

Гость покраснел и стал вертеть злополучный пучок, не зная, куда его деть.

— Дайте, — смилостивилась графиня. — Я приколю на платье.

Пушкин просиял. Утренний туалет хозяйки украсился подснежниками на корсаже.

— Отчего вы давно у нас не были? — спросила Лиза светским тоном. Но тут же перебила себя: — Александр Сергеевич, уступите Саше свою трость. Неужели вы не видите, как она на нее смотрит?

Поэт всучил Александрине собачку, и та оседлала палку, забыв про лошадь.

— Я самоедка и езжу на лайках! Но-о!!!

Теперь собеседники могли говорить спокойно. Ребенок на минуту отвлекся.

— Так где вы бываете? — повторила графиня, склоняя голову к плечу и внимательно глядя на Пушкина. — Неужели в салоне госпожи Ризнич?

Гость нахмурился, потом улыбнулся, словно придумав удачный ответ.

— Когда человек страдает сердечным недугом, он избегает места, где заразился.

Лиза рассмеялась.

— Вы влюблены в Ольгу? Нет, постойте. Я угадаю. В Варю Волконскую? Нет? — На губах графини дрожала лукавая улыбка. — В кого же у нас можно влюбиться?

Поэт многозначительно молчал.

— Почитайте что-нибудь.

Обычно он этого не делал. Разве даме. И разве наедине.

— Древние называли Тавриду вратами в Аид. Я сделал набросок о Прозерпине, полюбившей простого юношу.

Графиня приготовилась внимать. Она была благодарным слушателем и если что-то умела, так это проявить участие и высказать одобрение. Лишь бы не обидеть доверившегося человека.

— Стихи еще не отделаны. — Пушкин не был доволен собой. Почему он смущался в присутствии этой женщины? Что в ней? Она мила, не более.

— Вы, должно быть, много трудитесь. — Графиня кивнула каким-то своим мыслям. — Я не верю, чтобы такая легкость давалась сама собой.

Поэт чуть не подавился воздухом. Она блаженная? Или святая? Никто никогда не задавал ему подобных вопросов.

— Мадам, я работаю, как лошадь, — признался он.

Оба засмеялись.

— Я почему спрашиваю, — извиняющимся тоном пояснила Лиза. — Потому что, упражняясь на фортепьяно, трачу уйму времени. А все потом говорят: смотрите, как просто!

Они пошли рядом, разговаривая и шутя.

— Вы чудесно играете. Здесь больше нет такой музыки. Даже в театре!

Лиза зарделась.

— Можете посещать наш дом, когда я занимаюсь. Раньше муж… — Она запнулась, подумав, что не стоит касаться семейных дел.

Из кустов вылетела Александрина и на всем скаку срубила прутиком желтую головку одуванчика.

— Я Жанна д’Арк! — Целый ворох мелко накрошенных одуванчиковых листьев посыпался матери на платье.

Графиня с хохотом отскочила. В это время на втором этаже распахнулось окно.