Михаил Попов - Темные воды Тибра

Престарелый слуга действительно стоял перед большим жасминовым кустом и, зажмурившись, вдыхал аромат цветов. Куст этот был единственным, что уцелело в саду после того, как там ненадолго остановился пехотный манипул.

Сулла предчувствовал, что дело будет горячим, и не ошибся.

Ни речи Сульпиция – весьма, надо сказать, зажигательные в это утро, – ни усилия престарелого Мария не могли дать большего результата. Вооружил и разъярил толпу оптиматов страх.

На склонах Эсквилина разыгралось настоящее побоище. Наступающие в непривычном порядке легионеры упирались в плотную, вязкую, истерически отбивающуюся толпу молодежи, вооруженную достаточно хорошо, если учесть неожиданность события.

Сверху на головы кампанцам летели камни, стрелы, обломки статуй, лился кипяток. Самых опытных своих людей Марий расположил именно на крышах. Легионер привык встречать опасность грудью, а не затылком. Многие были ранены.

Сыграли свою роль факелы, заранее заготовленные в когортах наступающих. Когда горячее чудище перелетало через стену, все защитники дома – и рабы и господа – бросались его тушить, потому что не было большего кошмара для жителей скученных кварталов, чем полыхающий до полнеба пожар.

Таким образом удавалось на время отвлечь внимание горожан и по мере возможности продвигаться вперед. Рубя направо и налево. Из каждой подворотни летели предательские копья-пилумы; втыкаясь в щиты, они гнули свои длинные острия, и воины были принуждены бросать щиты, невольно подставляя себя под удары.

«Золотая молодежь» из всаднических кварталов сражалась неважно, но временами проявляла чудеса терпения. Они словно на какое-то время вспоминали, что тоже являются римлянами.

И потом – их было так много.

Нелишне напомнить, что к тому моменту население Рима составляло примерно семьсот-восемьсот тысяч человек. Это был муравейник, в котором наступающие колонны выглядели заблудившимися жуками.

Легион, ведомый Децимом, рвался к площади на вершине Эсквилина.

– Там все и решится! – еще в начале боя предупредил его Сулла.

Децим забыл о своем скверном настроении, а попав в стихию боя, вовсе преобразился.

Когда он в числе первых вбежал на голую вершину Эсквилинского холма, обнаружил там резерв, подготовленный стариком Марием из последних сил. Это были его и Сульпиция личные клиенты, их верные рабы, это были надсмотрщики из цирков во главе со своими ланистами, это была охрана курии, целый манипул хорошо обученных, хотя и заплывших жирком без постоянной работы легионеров.

Они ударили в самый неподходящий момент.

Децим не успел как следует построить своих людей. К тому же большинство из них были уже без щитов и без копий, а без этого снаряжения не организуешь надежную оборону.

Обе ведущие когорты Децима подались назад, несмотря на все чудеса его командирской храбрости и изобретательности.

Сулла шел следом, он быстро оценил ситуацию и, вместо того чтобы с тыла подпирать безнадежно гибнущие когорты Децима, подобно куску окровавленного мяса медленно сползавшие с холма, взял левее.

Его легкие, еще не уставшие воины бросились в обход образовавшегося затора по узким переулкам Субуры.

Марий понял, что рискует быть окруженным. Ему нужно было отводить своих людей, несмотря на то что они сейчас рвали в клочья отползающего деморализованного врага.

Переламывая в себе инстинкт гончей собаки, который живет в каждом полководце, он приказал ретироваться к храму богини Теллус, расположенному как раз в том месте, где Эсквилин опускается к форуму. Но с господствующей высоты, что была выбрана им в начале боя, он отлично видел, как начинают штурмовать холм когорты Квинта Помпея Руфа. Ему, опытнейшему военному, было ясно, что обороне у храма богини Теллус не продержаться и часа.

Марий, почувствовав, как это бывает в такие моменты, внезапную усталость, сел на первый подвернувшийся камень. Опустил голову на руки.

Как ни странно, рядом с ним в этот момент оказался лишь Публий Вариний. Не из чувства преданности, просто он явился узнать, что же теперь делать со всеми этими схваченными актерами.

– Может быть, убить?

Марий с интересом посмотрел на него.

– Убить бы надо, только времени нет.

– Нет времени?

– Надо бежать.

– Да. – Вариний оглянулся. – Сульпиций уже давно куда-то исчез.

– У него слишком много друзей, которых он не может бросить. Ему трудно будет убежать.

– А тебе?

– Мне? Мне легче, я один. Совсем один.

– Да, одному хорошо.

88 г. до Р. X.,

666 г. от основания Рима

Празднество разворачивалось в уже знакомых нам садах Сульпиция. Как уже писалось выше, этот борец за народные права получил по наследству от своих родителей огромное состояние. Оно отнюдь не уменьшилось после того, как он сделался одним из высших выборных лиц республики.

В подвалах и на складах его жилища нашлось в изобилии вина, масла, хлеба. А фрукты, рыба и прочее было немедленно доставлено с городского рынка, который открылся, несмотря на вчерашнее побоище.

Торговля и война – ближайшие родственники и всегда понимают друг друга.

Круг празднующих был весьма широк. Помимо, естественно, друга и соратника Квинта Помпея Руфа и высших офицеров его консульской армии присутствовали Децим, все трибуны и преторы кампанской армии. В условиях длительной войны они изрядно подзабыли, как должен пить и питаться нормальный человек, и теперь делали многочисленные и приятные открытия по гастрономической части.

Собрано было громадное количество музыкантов. Флейтисты, и в особенности флейтистки, украшали сад по периметру, в тени цветущих кустов; кифареды и арфисты, коих, как известно, существует множество разновидностей (чуть ли не каждый греческий городишко гордится своей разновидностью этого инструмента). Не обошли стороной и дудочников, мастеров свирели и сиринги, а также необычной многоствольной, громоподобно и таинственно звучащей тубы.

Но теперь о главном: рядом с победителем Суллой возлежали только что освобожденные из-под стражи лучшие римские мимы и актеры. Здесь был и Росций с большим синяком под глазом – результат невежливого обращения людей ретивого Публия Вариния, и Тигеллин – ему выбили зуб, хотя он, по его словам, был «покорным как овечка». Остался в живых Клавдий Коринт, архимим. Здесь находились и комики, коих забрали прямо с представления пьесы Плавта «Свекровь».

Кто-то пошутил, что это была не лучшая комедия лучшего комедиографа.

Вообще-то, в античном мире представители театрального мира не пользовались особым почтением и уважением. Отдавая должное их искусству, рядовой гражданин в глубине души оставался при убеждении, что занимаются они все-таки дуракавалянием и умелым отлыниванием от общих работ.