Александр Дюма - Капитан Поль

— Он сам никогда не узнает о своем происхождении.

— А если все-таки когда-нибудь узнает? — возразила Маргарита: суровость маркизы заглушила в ней дочернюю почтительность. — И если он придет и потребует у меня отчета о своем рождении?.. Это ведь может случиться, сударыня. (Она взяла в руку перо.) Что ж, и теперь прикажете мне подписать?

— Подписывайте! — приказала маркиза.

— Но, — продолжала Маргарита, положив на договор дрожащую, судорожно сжатую руку, — но если мой муж однажды узнает о существовании этого ребенка? Если он потребует от его отца удовлетворения за пятно, наложенное на его имя, на его честь? Если в поединке страшном, без свидетелей… в бою на смерть он убьет моего любовника и, измученный угрызениями совести, преследуемый голосом из могилы, лишится рассудка?

— Замолчите! — воскликнула маркиза в ужасе, еще не зная, случайно дочь говорит все это или потому, что каким-то образом узнала ее историю. — Замолчите! — повторила она.

— Так вы хотите, — не умолкала Маргарита, сказавшая уже столько, что не могла остановиться, — чтобы я, сберегая чистым и незапятнанным свое имя, имя других моих детей, заперлась на всю жизнь с безумным, отстраняя от себя и от него любое живое существо? Чтобы сердце у меня стало железным и ничего не чувствовало? Чтобы мои глаза стали бронзовыми и больше не плакали? Так вы хотите, чтобы я при жизни мужа оделась в траур, как вдова?.. Вы хотите, чтобы волосы мои поседели двадцатью годами раньше положенного срока?

— Молчите, молчите! — прервала ее маркиза, в чьем голосе угроза начинала уступать место страху. — Молчите!

— Так вы хотите, — продолжала Маргарита с горечью и болью, — чтобы я, дабы эта страшная тайна умерла вместе с ее хранителями, удалила от их смертного ложа врачей и священника?.. Вы хотите, наконец, — чтобы я ходила от одного умирающего к другому закрывать им не глаза, а рот?..

— Молчите! — вскричала маркиза, ломая руки. — Во имя Неба, молчите!

— Ну что ж, матушка, прикажите мне подписать, и все это сбудется. Тогда исполнится проклятие Господне: наказание за грехи родителей падет на детей до третьего и четвертого колена!

— О Боже мой! Боже мой! — воскликнула маркиза, рыдая. — Неужели я еще мало была унижена, мало наказана?

Первые слезы матери охладили жар Маргариты. Она упала на колени и жалобно проговорила, став опять прежней кроткой и доброй дочерью:

— Простите меня, простите меня, сударыня!

— Да, проси прощения, бесчеловечная дочь, — сказала маркиза, подходя к Маргарите. — Как ты могла взять из рук вечного правосудия бич мщения и ударить им мать по лицу?!

— Пощадите! Пощадите! — воскликнула Маргарита. — Я сама не знала, что говорила, матушка. Вы довели меня до отчаяния! Я была вне себя!..

— Господи! Господи! — вскричала маркиза, подняв обе руки над головой Маргариты. — Ты слышал, что говорила мне моя дочь? Не смею надеяться, что ты, по своему великому милосердию, забыл слова ее, Боже мой, но в минуту кары вспомни, что я ее не проклинаю!

Она пошла к дверям. Маргарита хотела удержать мать, но маркиза обернулась к ней с таким страшным выражением лица, что Маргарита без приказания отпустила подол ее платья и, глядя ей вслед, застыла с протянутыми к ней руками, задыхаясь и не в силах произнести ни слова; когда маркиза скрылась, Маргарита упала навзничь с таким скорбным криком, что, казалось, горю удалось наконец сокрушить эту исстрадавшуюся душу.

Возможно, читателю покажется странным, что после оскорбительного вызова, сделанного накануне Полем Лектуру, дуэль назначена была не на утро, но лейтенанту Вальтеру, приходившему договориться с графом д’Оре об условиях поединка, было приказано соглашаться на все условия, кроме одного: капитан хотел драться не иначе как вечером.

Поль понимал, что, до тех пор пока он не развяжет узлы этой необычной драмы, в которую он вмешался вначале как посторонний, а в конце концов оказался в положении главы семьи, жизнь его принадлежит не ему и он не имеет права располагать ею. Впрочем, отсрочка, назначенная им себе, была непродолжительна, и Лектур, хоть и не знал, зачем она понадобилась его противнику, без особых возражений на нее согласился. Капитан решил использовать каждую минуту с пользой для дела, поэтому, как только наступило время, когда можно было явиться к маркизе, не нарушая приличий, он отправился в замок.

События накануне вызвали такой беспорядок в почтенном жилище, что Поль не нашел ни одного слуги, который мог бы доложить о нем, и пошел путем, уже хорошо ему известным. Войдя в гостиную, он увидел на полулежащую в обмороке Маргариту.

Заметив, что брачный договор измят, а сестра без чувств, Поль догадался, что между матерью и дочерью произошла какая-то ужасная сцена. Он подбежал к сестре, взял ее на руки, отворил окно, чтобы впустить свежий воздух. У Маргариты был скорее упадок сил, чем настоящий обморок. Едва почувствовав заботливую помощь, не оставлявшую сомнений в чувствах того, кто пришел ей на помощь, она открыла глаза и узнала брата — воплощенное Провидение, посылаемое всякий раз, как только силы покидали ее.

Она стала рассказывать Полю, как мать хотела заставить ее подписать брачный договор для того, чтобы потом она уехала навсегда из замка вместе с братом, и как она, движимая отчаянием, выведенная из себя обстоятельствами, дала матери понять, что знает все. Поль догадался, что должно было теперь происходить в душе маркизы, ведь, несмотря на двадцать лет молчания, одиночества и страхов, тайна ее каким-то непостижимым образом стала известна той, от кого она больше всего хотела скрыть ее. Сжалившись над матерью, Поль решил избавить ее от мучений и как можно скорее увидеться с нею, чтобы ей стали ясны намерения сына, последствия возвращения которого она всячески старалась обезвредить. Маргарите также необходимо было увидеть мать, чтобы выпросить прощение себе, поэтому она вызвалась сообщить маркизе, что капитан Поль желает с ней поговорить.

Поль остался один и, прислонившись к высокому камину, украшенному гербом его семьи, задумался о странном повороте судьбы, вдруг сделавшем его хозяином этого дома. Через несколько минут боковая дверь отворилась и появился Эмманюель с ящиком для пистолетов в руках. Поль оглянулся и, увидев брата, поклонился ему с ласковым и братским выражением, говорившим о спокойной ясности его души. Эмманюель тоже поклонился, но лишь потому, что этого требовала вежливость, и лицо его тотчас исказилось неприязнью к тому, кого он считал своим личным и непримиримым врагом.

— Я хотел уже искать вас, сударь, — сказал Эмманюель, остановившись в нескольких шагах от Поля и поставив ящик с пистолетами на стол. — Правда, — прибавил он, — я не знал, где вас найти, потому что вы, как злые духи в наших народных преданиях, имеете, кажется, дар быть везде и нигде. К счастью, мне сказали, что вы здесь, и я очень вам благодарен, что вы избавили меня от труда, снова явившись ко мне.