Алексей Шкваров - Слуги Государевы. Курьер из Стамбула

— И тогда, — добавила напоследок, — мы допускаем возможность возврата части завоеванной нами Финляндии. Бестужев, — подозвала канцлера, — подскажи-ка, что в таком случае возвернуть мы можем.

— Следовало бы мир заключать на условиях uti possidetis, матушка, — отозвался Бестужев.

— Не мудри, Алексей Петрович. Мне твоя латынь неведома. Яснее выражайся, — потребовала Императрица.

— Все просто — кто чем владеет сие означает, — пояснил канцлер.

— Оно правильно, конечно, — усмехнулась Елизавета. — Но все ж, что уступить-то можем?

— По линии от мыса Гангут и на север, матушка. А еще можно было б на остальных землях финских образовать особое герцогство Финляндское с Адольфом-Фридрихом на троне.

— И то неплохо. Вот и передайте в Стокгольм условия наши, гости дорогие.

Поехали восвояси гости заморские, граф Бунде, бароны Гамильтон и Шеффер, повезли обратно на обсуждение парламентское кандидатуру новую. А здесь ждала их новость. Сословие крестьянское вдруг приняло сторону наследного принца датского. «Шляпы», интригам версальским верные, мутили воду по-прежнему. Пфальцграфа Цвейнбриккенского, Принца Фридриха Гессен-Кассельского в наследники предложили. Кто он был такой, в Швеции большинство и не ведало. Но цель-то «шляп» понятная: внимание отвлекать от себя, опозорившихся.

Пока с престолом не разобраться было, и о замирении окончательном речь тож не шла.

Генерал Кейт, в Або сидя, делами партикулярными занимаясь, о войне не забывал. К кампании следующей готовился. Собрал мастеров-корабелов, их много было среди остроботнийцев, кого посулами, а кого и угрозами поставил галеры ладить для войск русских. От десантов возможных на берега шведские никто отказываться и не собирался. Да и шведы не оставляли в покое русских. Тревожили иногда.

То на севере, близ Улеаборга, партии драгунские прорывались. С гусарами схватки были жаркие. Только ни к чему все это. Кто опять-то платил за все? Правильно, жители местные. Летучие отряды гусарские в отместку вторгались, ужас наводя на обывателя. Неспроста у эстерботнийцев долгое время сохранялись предания об этой войне, прозванной «hussar-aren» — «гусарскими годинами».

Майоры Мейергельм и Шауман, ушедшие после капитуляции со всей кавалерией на север, там и обретались. Полковник Фрейденфельдт, отрядом командовавший, никого не отпускал. Одно радовало, что почта работала безотказно. Все ж на шведской земле находились. Оттого вечерами зимними писал Отто Мейергельм письма частые супруге своей Софии и дочке Эве: «Уповаю здесь еще нечто полезное исправить для нашей несчастной Швеции. На Бога Всемогущего надеемся лишь, что дает нам Свою благодать и помощь, как наша честь и храбрость предписывает».

Мать с дочерью перечитывали не раз письма. Молились часто. Жизнь их текла размеренно. В Стокгольм боле и не выбирались. Так и жили в Уллаберге, ожидая, когда ж война закончится.

Веселовский по-прежнему состоял при Кейте. Генералу сорокапятилетнему нравился капитан. Разглядел он в нем душу честную, добропорядочную, сердце доброе, не огрубевшее за годы службы ратной. Сам таким же был. Оттого и беседовал часто генерал с адъютантом своим как равный, как друзья давние. Делился и Кейт с капитаном мыслями сокровенными. В бытность их, в Або финском, встретилась генералу одинокому любовь стоящая. Полюбил рыцарь истинный вдову дворянскую, в городе занятом проживавшую. Звали ее Эва Мертен. Языки злые, в коих всегда недостатка у Кейта не было, прозвали оную герцогиней Финляндской. Опять-таки досадить чтоб генералу. Опорочить его при дворе Императорском, дескать, метит в герцоги. Слава Миниха покоя не дает! Это ему-то? Кейту? Человеку чести, всю жизнь верно служившему престолу. Припомнят, ох, припомнят ему это. Интриги придворные настигнут генерала. Попал он промеж двух огней, меж Бестужевым и Воронцовым. Вынудят-таки уйти со службы русской. Кто уж расстарался тогда? Может французы, может англичане, может пруссаки. Скорее, даже последние, посколь Король Фридрих был весьма заинтересован привлечь генерала опытного к себе на службу. Так оно и вышло в конце концов. Хотя и остальных такой расклад устраивал. Англичане мстили за грехи давние, участие в мятеже и заговоре на стороне короля Якова II, против правящего монарха. Французам мешал Кейт сильно в войне шведской. Тож забыть не могли. Ну и русские, иностранцев не любившие, свои партии придворные разыгрывавшие, в стороне не остались. Кому была нужна слава генерала и преданность ему солдат верных. Тут неведомо, как конъюнктуры сложатся. Чью сторону может принять генерал знатный да своевольный? Лучше избавиться. От греха подальше. Прости, Господи!

Весной 1743 года участились нападения шведов. Сначала они по льду вторглись на Аланды, напали на русские караулы, сожгли заготовленный по приказу Кейта корабельный лес. В марте шведская кавалерия атаковала корпус генерала Киндермана на севере. Рейд был неудачен. При переправе через реку Кеми под лед провалились. Погибли многие, в том числе один из лучших шведских офицеров — ротмистр Рейнеке. Майору Отто Мейргельму повезло. Выплыл, коня потеряв. Но заболел так сильно, что, до ближайшего жилья добираясь, думали не выживет. Долго в горячке метался, да так до конца жизни уж не оправился, все болями внутренними мучался. Застудил все, видать. Так и привезли его, еще полуживого, от лихорадки не избавившегося, к семье. Вот и состоялось его возвращение в Уллаберг. Теперь жена с дочерью, дождавшиеся, на попечение приняли.

А тем временем переговоры мирные зашли в тупик. Основная проблема была в том, что стороны ну никак не могли договориться: какая часть Финляндии должны остаться за Россией?

Опять в дело должны были вступить пушки, ибо они всегда оставались последним доводом королей, по меткому замечанию кардинала Ришелье. В кампанию 1743 года Ласси задумал перенести все военные действия на территорию противника. Наконец-то должен был проявить себя хоть как-то флот. Всю войну он отстаивался в Кронштадте, и лишь в прошлогоднюю кампанию несколько галер перевозили вдоль побережья войска и припас воинский. Сдвинуть флот с места помогла решимость генералов пехотных, опыт имеющих войны на море. Адмиралы, моряки настоящие, предпочитали в дело не ввязываться. На регламент петровский ссылались. Нашли оговорку нужную. Дескать, с флотом шведским баталию зачинать можно, имея три своих корабля супротив двух ихних. И в этом году флот корабельный, адмиралом Головкиным возглавляемый, уклонился от боя. Несколькими выстрелами обменялись и разошлись. На упреки справедливые отвечал Головкин:

— У нас токмо 17 вымпелов было. Против 12 шведских. Не по регламенту!

Поговаривали, что в бытность свою посланником при дворе Стокгольмском проникся Головкин симпатиями большими к нации шведской. Да и жена его шведкой была по рождению. Не здесь ли корень зла и нерешительности флотской?