Дмитрий Федотов - Однажды в Париже

Этот несложный трюк публика приветствовала свистом, топаньем и воем. Актер Бежар, игравший Жакино, стоял со списком длиной в целый туаз [15] Туаз — французская единица длины, использовавшаяся до введения метрической системы, равная 1,95 м. , ожидая, когда ему дадут возможность медленно, спотыкаясь, зачитать этот список, чтобы все убедились — пункта о вытаскивании жены из лохани там нет.

— Оставь ее там! — вдруг громко раздалось из партера. — Оставь ее, Жакино! Там ей самое место! Если оставишь, я про тебя песню напишу!

Обещание прозвучало весьма странное, и Анри высунулся из ложи, насколько мог, чтобы разглядеть самозваного поэта. А когда разглядел, чертыхнулся, спешно пробормотал извинение изумленному Ротру, вскочил на барьер ложи и спрыгнул вниз. Высота для опытного солдата была пустяковая. Лейтенант всего лишь сбил двух зрителей с ног, увернулся от выставленного кулака и стал протискиваться к сочинителю песен.

Это был не кто иной, как пропавший три недели назад из Пале-Кардиналь поэт-самоучка Адан Бийо.

Несколько месяцев он слыл главной парижской диковинкой. И в самом деле — немало странных и причудливых чудаков знал Париж, но столяр, который сам, без учителя, освоил письмо и чтение, чтобы записывать собственные стихи — причем очень хорошие стихи! — всех сильно удивил. Его стали наперебой зазывать в самые модные светские гостиные. Кардинал, которому немедленно донесли о самоучке, тоже приглашал к себе Бийо неоднократно и даже назначил ему денежное пособие. В результате бедный столяр, которого с комической почтительностью именовали теперь не иначе, как «мэтр Адан», очевидно, бог весть что себе вообразил. Капризная дама Фортуна и не таким простофилям голову кружила.

Но Париж — на то и Париж, чтобы блистать непостоянством. Очень скоро вошла в моду другая живая игрушка, а какая — Анри, занятый службой, не уследил. Ею вполне могло оказаться несчастное создание вроде «малышки Лаво» — карлицы, которую несколько лет назад прислала в подарок Анне Австрийской пожилая испанская инфанта Клара Эухения, по печальному стечению обстоятельств занимавшая пост штатгальтера [16] Штатгальтер (статхаудер) — в ряде государств Европы должностное лицо, осуществлявшее государственную власть и управление на какой-либо территории данного государства. Испанских Нидерландов. Девочку-карлицу внесли в клетке под большим покрывалом, словно попугая, и она повторяла все, что говорили собравшиеся вокруг дамы, пока кто-то не сорвал покрывало. Пока «малышка Лаво» была ребенком, она всех забавляла, но как только подросла — наскучила. И судьба ее оказалась незавидной: распухшее синее тельце утопленницы промозглым мартовским утром подобрал лодочник у моста Михаила Архангела.

Истории свойственно повторяться. Новое парижское увлечение быстро задвинуло поэта-самоучку в пыльный угол забвения — салоны закрыли перед ним свои двери, Бийо перестали приглашать на свадьбы и балы, лишь в Пале-Кардиналь для него по-прежнему держали стол и комнату. Такой удар по самолюбию не каждый выдержит. Естественно, «мэтр Адан» страшно обиделся. И исчез. Возможно, с тайной мыслью, мол, пусть они теперь за мной побегают!..

Анри, далекий от поэтических затей, встречая самоучку в Пале-Кардиналь, разве что кивал Бийо в ответ на его поклон: мало ли толчется в коридорах дворца всяких приживалок и просителей? Но если отец Жозеф, лучше знавший поэта, решил, что Бийо мог из мести написать гадкие куплеты, то капуцину виднее. Опять же, «мэтр Адан» имел деньги. Как всякий порядочный ремесленник, он не транжирил подарки знатных господ, а благоразумно собирал их для одному ему известной цели: может, книжку хотел издать, а может, свою столярную мастерскую расширить. Так что Бийо вполне мог нанять музыканта для сочинения мелодии и репетиций с мальчишками. Мог даже нанять охрану для музыканта. Хотя последнее предположение и показалось де Голлю странным: сама мысль о телохранителях, по его мнению, не могла прийти в голову поэту-самоучке.

Обдумывая все возможные причины соучастия Бийо в каверзе против его преосвященства, Анри продолжал изо всех сил продираться через переполненный партер к сочинителю. Однако тот быстро сообразил, что решительный молодой человек направляется именно по его душу, и предпочел ретироваться из зала. Правда, не один. К неудовольствию де Голля, рядом с «мэтром Аданом» ломился к выходу рослый детинушка, по-крестьянски одетый в домотканую рубаху без ворота, заправленную в холщовые штаны, затянутые широким кожаным поясом на шнурках. По холодному времени поверх рубахи парень надел овчинную безрукавку, а штаны заправил в вязаные шерстяные чулки.

Лейтенант, понимая, что сейчас эти двое исчезнут и тогда все его предположения останутся непроверенными, в отчаянии заорал, перекрывая поднявшийся в партере шум:

— Именем короля и кардинала, немедленно остановитесь, Бийо!

Но сочинитель поступил прямо противоположно окрику. Оказавшись позади последнего ряда скамей, бывший столяр что есть сил припустил по проходу к дверям, крестьянин уверенно топал деревянными башмаками по пятам. Анри понял, что проиграл, но тут входная дверь распахнулась, и в зал шагнул огромный человек, разодетый в пух и прах и с дорогущей, шитой золотом перевязью, на которой волочилась по полу шпага, больше похожая на двуручный меч. Бедный Бийо не успел затормозить, с размаху врезался головой в могучий живот господина и… отлетел от него как мяч для игры в тригон. Крестьянин споткнулся об упавшего сочинителя и тоже не удержался на ногах.

Де Голль, все-таки прорвавшийся к выходу, замер в нерешительности, глядя на стремительно багровеющее лицо великана. «Пропал мэтр», — с некоторым злорадством подумал Анри и даже прислонился к стене, решив понаблюдать за развитием событий, а в случае чего — вмешаться никогда не поздно.

Роскошный господин, ставший похожим на вареного омара, с необычайным проворством сцапал обоих своих обидчиков: Бийо — за шиворот, а парня так и вовсе за колтун волос на макушке.

— Мер-рзавцы! — зарокотал великан. — Вы испортили мне костюм и ответите за это немедленно!..

— Мы… я… извиняюсь!.. — просипел Бийо, слабо трепыхаясь и делая какие-то пассы руками. Видимо, пытался изобразить свое сожаление, но выходило плохо.

— Тысяча чертей, месье! — гигант пригляделся к сочинителю внимательнее. — Уж не вы ли в прошлом месяце на приеме у мадемуазель де Ланкло посмели публично зачитать оскорбительные стишки насчет храбрости королевских мушкетеров?! Я даже припоминаю ваше имя — мэтр Адан?!..

— Клянусь, это была глупая шутка, господин Портос!.. — вякнул Бийо. Он тут же прикусил язык, поняв, что сделал глупость, но было поздно.