Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

На губах д’Артаньяна промелькнула одна из тех редких грустных улыбок, что остались в глубине его сердца как след разочарований молодости.

– А вы, мужичье, – продолжал Мушкетон, – оставайтесь при его сиятельстве графе д’Артаньяне и постарайтесь как можно лучше служить ему, пока я съезжу доложить монсеньору о его приезде.

И, взобравшись при помощи двух сердобольных душ на своего дородного коня, в то время как более расторопный Планше вскочил без чужой помощи на своего, Мушкетон поскакал по лужайке мелким галопом, свидетельствовавшим более о прочности спины, чем о быстроте ног его скакуна.

– Вот хорошее начало! – сказал д’Артаньян. – Здесь нет ни тайн, ни притворства, ни политики; здесь смеются во все горло, плачут от радости, у всех лица в аршин шириной. Право, мне кажется, что сама природа справляет праздник, что деревья, вместо листьев и цветов, убраны зелеными и розовыми ленточками.

– А мне, – сказал Планше, – кажется, что я отсюда чую восхитительнейший запах жаркого и вижу почетный караул поварят, выстроившихся нам навстречу. Ах, сударь, уж и повар должен быть у господина де Пьерфона: он ведь любил хорошо покушать еще тогда, когда именовался всего-навсего Портосом.

– Стой, – сказал д’Артаньян, – ты меня пугаешь! Если действительность соответствует внешним признакам, я пропал. Такой счастливый человек никогда не отступится от своего счастья, и меня ждет неудача, как у Арамиса.

Д’Артаньян въехал за решетку и очутился перед замком. Едва он соскочил с лошади, как какой-то великан появился на крыльце. Следует отдать должное д’Артаньяну: независимо от всяких эгоистических соображений, сердце его радостно забилось при виде высокой фигуры и воинственного лица, сразу напомнившего ему, какой это храбрый и добрый человек.

Он взбежал на крыльцо и бросился в объятия Портоса; вся челядь, выстроившаяся кружком на почтительном расстоянии, смотрела на них с любопытством. Мушкетон в первом ряду утирал себе глаза. Бедняга не переставал плакать с той минуты, как узнал д’Артаньяна и Планше. Портос взял приятеля за руку.

– Ах, как я рад опять вас видеть, дорогой д’Артаньян! – воскликнул он (теперь вместо баритона он говорил басом). – Вы, значит, меня не забыли.

– Забыть вас? Ах, дорогой дю Валлон, можно ли забыть лучшие дни молодости, и своих верных друзей, и пережитые вместе опасности! Увидя вас, я припомнил каждый миг нашей былой дружбы.

– Да, да, – сказал Портос, подкручивая усы и стараясь придать им прежний щегольской вид, который они утратили за время его затворничества. – Да, славные дела совершали мы в свое время, – было над чем поломать голову бедному кардиналу.

И он тяжело вздохнул. Д’Артаньян взглянул на него.

– Во всяком случае, – продолжал томно Портос, – добро пожаловать, дорогой друг, вы меня развлечете. Мы затравим завтра зайца в моих превосходных полях или косулю в моих великолепных лесах. Мои четыре борзые слывут самыми легкими в наших краях, а гончие у меня такие, что равных им не найти на двадцать миль в окружности.

И Портос вздохнул второй раз.

«Ого! – подумал д’Артаньян. – Неужели мой приятель не так счастлив, как кажется?»

– Но прежде всего, – ответил он, – вы представите меня госпоже дю Валлон, потому что я помню любезное приглашение, которое вы мне прислали и в котором она соблаговолила приписать несколько строк.

Третий вздох Портоса.

– Я потерял госпожу дю Валлон два года тому назад и до сих пор скорблю об этом. Потому-то я и уехал из моего замка Валлон, близ Корбея, и поселился в Брасье, а из-за этого переезда в конце концов прикупил вот это имение. Бедная госпожа дю Валлон! – продолжал Портос, делая унылую мину. – У нее был не очень покладистый характер, но под конец она все же примирилась с моими привычками и вкусами.

– Значит, вы богаты и свободны? – сказал д’Артаньян.

– Увы, – ответил Портос, – я вдовец, и у меня сорок тысяч дохода. Пойдемте завтракать. Хотите?

– И очень, – ответил д’Артаньян. – Утренний воздух возбудил мой аппетит.

– Да, – заметил Портос, – у меня превосходный воздух.

Они вошли в замок. Внутри все сверху донизу сияло позолотой: золоченые карнизы, золоченая резьба, золоченая мебель.

Накрытый стол ожидал их.

– Вот видите, – сказал Портос, – так у меня всегда.

– Черт возьми, я восхищен! Такого стола и у короля не бывает.

– Да, я слышал, что Мазарини его очень скверно кормит. Отведайте котлет, милый д’Артаньян. Из собственной баранины.

– У вас очень нежные бараны, могу вас поздравить.

– Да, они откармливаются на моих превосходных лугах.

– Дайте мне еще.

– Нет, попробуйте лучше зайца. Я убил его вчера в одном из моих заповедников.

– Черт! Как вкусно! Да вы кормите ваших зайцев, верно, одной богородичной травкой!

– А как вам нравится мое вино? Не правда ли, приятное?

– Оно превосходно.

– А тем не менее это местное.

– В самом деле?

– Да, небольшой виноградничек на южном склоне горы: он дает двадцать мюидов.

– Великолепный сбор.

Портос вздохнул в пятый раз. Д’Артаньян считал вздохи Портоса.

– Но послушайте наконец, – сказал он, желая разрешить эту загадку, – можно подумать, друг мой, что вас что-то печалит? Уж не больны ли вы? Разве здоровье…

– Превосходно, мой друг, лучше, чем когда-либо: я убью быка ударом кулака.

– Значит, семейные огорчения?..

– Семейные? К счастью, у меня нет семьи.

– Чем же тогда вызваны ваши вздохи?

– Я буду откровенен с вами, мой друг, – сказал Портос. – Я несчастлив.

– Вы несчастливы, Портос? Вы, владеющий замками, лугами, холмами, лесами, – вы, имеющий, наконец, сорок тысяч ливров доходу, вы несчастливы?

– Дорогой мой, – отвечал Портос, – правда, у меня все есть, но я одинок среди всего этого.

– А, понимаю: вы окружены нищими, знаться с которыми для вас унизительно…

Портос слегка побледнел и осушил огромный стакан вина со своего виноградника.

– Нет, не то, – сказал он, – скорее наоборот. Эти мелкопоместные дворянчики, которые все имеют кой-какие титулы и считают себя потомками Фарамонда, Карла Великого или по меньшей мере Гуго Капета. Так как я был новоприбывший, я должен был первый к ним ехать, вначале я так и делал; но вы знаете, мой милый, госпожа дю Валлон… (здесь Портос словно поперхнулся) госпожа дю Валлон была сомнительная дворянка. Первый раз она была замужем, – мне кажется, д’Артаньян, вам это известно, – за стряпчим; это, по их мнению, было отвратительно. Они так и выразились: «отвратительно». Вы понимаете, за такое выражение можно убить тридцать тысяч человек. Я убил двоих; это заставило остальных замолчать, но не принесло мне их дружбы. Так что теперь я лишен всякого общества; живу один, скучаю, дохну с тоски.