Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

– Тем хуже, per Baccho, [21]тем хуже; я предпочел бы, чтобы вы были француженкой, а я французом: тогда нас не так бы ненавидели.

– Во всяком случае, вы одобряете мой план?

– Да, если только его возможно осуществить.

– Конечно, возможно. Говорю вам: готовьтесь к отъезду!

– Ну, я-то всегда к нему готов, но только мне никак не удается уехать… и на этот раз я вряд ли уеду.

– А если я уеду, поедете вы со мной?

– Постараюсь.

– Вы меня убиваете своей трусостью, Джулио. Чего вы боитесь?

– Многого.

– Например?

Лицо Мазарини было все время насмешливым. Теперь оно омрачилось.

– Анна, – сказал он, – вы женщина и можете оскорблять мужчин, так как уверены в своей безнаказанности. Вы обвиняете меня в трусости, но я не так труслив, как вы, ибо не хочу бежать. Против кого восстал народ? Против вас или против меня? Кого он хочет повесить? Вас или меня? А я не склоняюсь перед бурей, хоть вы и обвиняете меня в трусости. Я не сорвиголова, это не в моем вкусе, но я тверд. Берите пример с меня: меньше шума и больше дела. Вы громко кричите – значит, ничего не достигнете. Вы хотите бежать…

Мазарини пожал плечами, взял королеву под руку и подвел ее к окну.

– Смотрите, – сказал он.

– Что? – спросила королева, ослепленная своим упрямством.

– Ну, что же вы видите в это окно? Если глаза меня не обманывают, там горожане в панцирях и касках, с добрыми мушкетами, как во времена Лиги; и они смотрят на это окно так внимательно, что увидят вас, если вы поднимете занавеску. Теперь посмотрите в другое окно. Что вы видите? Вооруженный алебардами народ, который караулит выходы. Все ворота, двери, даже отдушины погребов охраняются, и я скажу вам, как говорил мне Ла Раме о Бофоре: «Если вы не птица и не мышь, вы не выйдете отсюда».

– Но ведь Бофор бежал!

– Хотите и вы бежать таким же способом?

– Значит, я пленница?

– Конечно! – воскликнул Мазарини. – Я уже битый час вам это доказываю.

С этими словами кардинал преспокойно сел за стол и занялся письмом к Кромвелю.

Анна, трепеща от гнева и вся красная от негодования, вышла из кабинета, сильно хлопнув дверью. Мазарини даже не обернулся. Вернувшись к себе, королева бросилась в кресло и залилась слезами. Вдруг ее осенила мысль.

– Я спасена! – воскликнула она, вставая. – О да, я знаю человека, который сумеет увезти меня из Парижа; я слишком долго не вспоминала о нем. Да, – продолжала она задумчиво, но в каком-то радостном возбуждении, – как я неблагодарна. Я двадцать лет оставляла в забвении человека, которого давно должна была бы сделать маршалом Франции. Моя свекровь осыпала золотом, почестями и ласками Кончини, который погубил ее; король сделал Витри маршалом Франции за убийство; а я даже не вспоминала и оставила в бедности этого благородного д’Артаньяна, который меня спас.

Она подбежала к письменному столу и поспешно набросала несколько слов.

Д’Артаньян спал эту ночь в комнате Портоса, как и все ночи с начала возмущения. Шпаги свои они держали у изголовья, а пистолеты клали на стол так, чтобы они были под рукой.

Под утро д’Артаньяну приснилось, что все небо покрылось желтым облаком, из которого полил золотой дождь, и что он подставил свою шляпу под кровельный желоб.

Портосу снилось, что дверца его кареты оказалась слишком мала, чтобы вместить его полный герб.

В семь часов их разбудил слуга без ливреи, принесший д’Артаньяну письмо.

– От кого? – спросил гасконец.

– От королевы, – отвечал слуга.

– Ого! – произнес Портос, приподнимаясь на постели. – Ну и что там?

Д’Артаньян попросил слугу пройти в соседнюю комнату и, как только дверь затворилась, вскочил с постели и поспешно прочел записку. Портос смотрел на него, выпучив глаза и не решаясь заговорить.

– Друг Портос, – сказал наконец д’Артаньян, протягивая ему письмо, – вот наконец твой баронский титул и мой капитанский патент. Читай и суди сам.

Портос протянул руку, взял письмо и прочел дрожащим голосом:

– «Королева желает переговорить с господином д’Артаньяном, которого просит последовать за подателем этого письма». Что же, – произнес Портос, – я не вижу тут ничего особенного.

– А я вижу, и очень много, – возразил д’Артаньян. – Если уж позвали меня, то, значит, дела плохи. Подумай, что должно было произойти, чтобы через двадцать лет королева вспомнила обо мне!

– Правда, – согласился Портос.

– Наточи свою шпагу, барон, заряди пистолеты и задай лошадям овса. Ручаюсь, что еще сегодня у нас будет дело; а главное – никому ни слова.

– Не готовят ли нам западню, чтобы избавиться от нас? – спросил Портос, уверенный, что его будущее величие уже теперь многим не дает покоя.

– Если это западня, – возразил д’Артаньян, – то я ее разгадаю, будь покоен. Если Мазарини итальянец, то я гасконец.

Д’Артаньян в один миг оделся. Портос, по-прежнему лежавший в постели, уже застегивал ему плащ, когда в дверь снова постучали.

Вошел другой слуга.

– От его преосвященства кардинала Мазарини, – произнес он.

Д’Артаньян посмотрел на Портоса.

– Дело осложняется, – сказал тот. – С чего же начинать?

– Не беда, – отвечал д’Артаньян, прочитав записку кардинала, – все устраивается отлично – его преосвященство назначает мне свидание через полчаса.

– А, тогда все в порядке.

– Друг мой, – сказал д’Артаньян, обращаясь к слуге, – передайте его преосвященству, что через полчаса я буду к его услугам.

Слуга поклонился и вышел.

– Хорошо, что этот не видал того, – заметил д’Артаньян.

– Значит, ты думаешь, они прислали за тобой не по одному и тому же делу?

– Не думаю, а уверен в этом.

– Однако, д’Артаньян, торопись. Не забывай, что тебя ждет королева, а после королевы кардинал, а после кардинала я.

Д’Артаньян позвал слугу Анны Австрийской.

– Я готов, мой друг, – сказал он, – проводите меня.

Слуга провел его окольными улицами, и через несколько минут они вступили через маленькую калитку в дворцовый сад, а затем по потайной лестнице д’Артаньяна ввели в молельню королевы.

Лейтенант мушкетеров испытывал безотчетное волнение: в нем не было больше юношеской самоуверенности, и благодаря приобретенной им опытности он понимал всю важность совершающихся событий.

Через минуту легкий шум нарушил тишину молельни. Д’Артаньян вздрогнул, увидев, как чья-то рука приподнимает портьеру. По форме, белизне и красоте он узнал эту руку, которую ему однажды, так давно, дозволили поцеловать.

В молельню вошла королева.

– Это вы, господин д’Артаньян, – сказала она, устремив на офицера ласковый и в то же время грустный взгляд. – Это вы, и я вас узнаю. Взгляните и вы на меня, я королева. Узнаете вы меня?

– Нет, ваше величество, – ответил д’Артаньян.