Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

– Того, что она на десять тысяч ливров богаче меня; она скажет, пожалуй, что как суперинтендант я никуда не гожусь. Идите! Надеюсь, что господь благословит тех, кто не забывает о бедных.

– И я тоже надеюсь на это, – ответил Арамис, пожимая с чувством руку Фуке.

И он торопливо вышел, унося письмо к Лиону и банковые билеты для матери бедняги Сельдона. Прихватив с собой Мольера, который уже начал терять терпение, он снова помчался в Париж.

На башенных часах Бастилии пробило семь; знаменитые башенные часы, как, впрочем, и вся обстановка этого ужасного места, были пыткой для несчастных узников, напоминая им о страданиях, которые им предстоят в течение ближайшего часа; часы Бастилии, украшенные лепкою во вкусе того времени, изображали святого Петра в оковах.

Наступил час ужина. Скрипя огромными петлями, распахивались тяжелые двери, пропуская подносы и корзины с различными кушаньями, качество которых, как мы знаем от самого де Безмо, находилось в прямой зависимости от звания узника.

Нам известны уже теории, разделяемые на этот счет почтенным Безмо, полновластным распорядителем гастрономических удовольствий и шеф-поваром королевской тюрьмы. Поднимаемые по крутым лестницам и набитые снедью корзины несли на дне честно наполненных винных бутылок хоть немного забвения заключенным.

В этот час ужинал и сам комендант. Сегодня он принимал гостя, и вертел на его кухне вращался медленнее обычного. Жареные куропатки, обложенные перепелами и, в свою очередь, окружающие шпигованного зайчонка; куры в собственном соку, окорок, залитый белым вином, артишоки из Страны Басков и раковый суп, не считая других супов, а также закусок, составляли ужин коменданта.

Безмо сидел за столом, потирая руки и не отрывая взгляда от ваннского епископа, который, шагая по комнате в высоких сапогах, словно кавалерист, весь в сером, со шпагою на боку, беспрестанно повторял, что он голоден, и выказывал признаки живейшего нетерпения.

Господин де Безмо де Монлезен не привык к откровенности его преосвященства ваннского монсеньора, а между тем Арамис в этот вечер, придя в игривое настроение, делал ему признание за признанием. Прелат снова стал похожим на мушкетера. Епископ шалил. Что касается де Безмо, то он с легкостью, свойственной вульгарным натурам, в ответ на несколько большую, чем обычно, непринужденность в обращении своего гостя, стал держать себя недопустимо развязно.

– Сударь, – обратился он к Арамису, – ибо называть вас монсеньором я, говоря по правде, сегодня вечером не решаюсь.

– Вот и хорошо, – сказал Арамис, – зовите меня, пожалуйста, сударем: ведь я в сапогах.

– Так вот, сударь, знаете ли вы, кого вы мне сегодня напоминаете?

– Нет, честное слово, не знаю! – ответил ваннский епископ, наливая себе вина. – Надеюсь все же, что прежде всего я напоминаю вам приятного гостя.

– И не одного, а двоих. Франсуа, друг мой, закройте окно; как бы ветер не обеспокоил его преосвященство господина епископа.

– И пусть он оставит нас, – добавил Арамис. – Ужин подан, а съесть его мы сумеем и без лакея. Люблю посидеть в небольшом обществе, наедине с другом.

Безмо почтительно поклонился.

– Мы сможем сами поухаживать за собою, – продолжал Арамис.

– Идите, Франсуа, – приказал Безмо. – Итак, я говорил, что ваше преосвященство напоминаете мне не одного, а двоих; один из них весьма знаменит – это покойный кардинал, великий кардинал, тот, что взял Ла-Рошель – у него, кажется, были такие же сапоги, как у вас.

– Да, клянусь честью! – воскликнул Арамис. – Ну а кто же второй?

– Второй – это некий мушкетер, очень красивый, очень храбрый, очень дерзкий, очень счастливый, который из аббата сделался мушкетером, а из мушкетера – аббатом.

Арамис снизошел до улыбки.

– Из аббата, – продолжал Безмо, ободренный улыбкой его преосвященства епископа ваннского, – из аббата епископом, а из епископа…

– Ах, сделайте милость, остановитесь! – сказал Арамис.

– Говорю вам, сударь, я вижу в вас кардинала.

– Оставим это, любезнейший господин де Безмо. И хотя, как вы заметили, на мне сегодня кавалерийские сапоги, тем не менее я не хотел бы ссориться с церковью даже на один этот вечер.

– А все-таки у вас дурные намерения, монсеньор.

– О, сознаюсь, дурные, как все мирское.

– Вы бродите по городу, по переулкам, в маске?

– Вот именно, в маске.

– И по-прежнему пускаете в ход вашу шпагу?

– Пожалуй что так, но только в тех случаях, когда меня вынуждают к этому. Будьте добры, кликните Франсуа.

– Вино перед вами.

– Он мне нужен не для вина: здесь очень жарко, а окно между тем закрыто.

– Когда я ужинаю, то всегда закрываю окно, чтобы не слышать, как проходит патруль или прибывают курьеры.

– Вот как… значит, если окно открыто, вы слышите их?

– Слишком хорошо, а это всегда неприятно. Вы понимаете?

– Но здесь положительно задыхаешься. Франсуа!

Франсуа немедленно явился на зов.

– Откройте, прошу вас, окно, любезнейший Франсуа, – произнес Арамис. – Ведь вы разрешите, господин де Безмо?

– Монсеньор, вы здесь у себя дома, – ответил комендант.

Франсуа отворил окно.

– Знаете, – заговорил де Безмо, – теперь, после того как граф де Ла Фер возвратился к своим пенатам в Блуа, вы, пожалуй, будете чувствовать себя совсем одиноким. Ведь он давний ваш друг, не так ли?

– Вы знаете это не хуже меня, Безмо; ведь вы служили в мушкетерах в одно время с нами.

– Ну, с друзьями я ни бутылок, ни лет не считаю.

– И вы правы. Но я испытываю к графу де Ла Фер не только любовь, я глубоко уважаю его.

– Ну а я, как ни странно, – сказал комендант, – предпочитаю ему шевалье д’Артаньяна. Вот человек, который пьет хорошо и долго. Такие люди по крайней мере не таят своих мыслей.

– Безмо, напоите меня нынешним вечером: давайте пировать, как бывало; обещаю, что если у меня на сердце есть какая-нибудь печаль, вы сможете увидеть ее, как увидели бы брильянт на дне своего стакана.

– Браво! – крикнул Безмо.

Он налил себе полный стакан вина и выпил его, радуясь от всего сердца при мысли о том, что грехопадение его преосвященства епископа совершается не без его участия.

Поглощенный своими мыслями и вином, он не заметил, что Арамис внимательно прислушивается к каждому звуку, доносящемуся с главного двора крепости.

Часов около восьми, в то время как Франсуа подавал пятую бутылку вина, во двор въехал курьер, и хотя прибытие его сопровождалось изрядным шумом, Безмо ничего не услышал.

– Черт его побери! – проговорил Арамис.

– Что? Кого? – встрепенулся Безмо. – Надеюсь, не вино, которое вы сейчас пьете, и не того, кто им угощает вас?

– Нет, ту лошадь, и только ее, которая производит не меньше шума, чем эскадрон в полном составе.