Вера Космолинская - Драконье царство

Гавейн уже ушел, и я беспрепятственно выскочил из-за заваленного пергаментами стола, забегав по комнате. Нет! Какой смысл! Это совершенно невозможно! Но теперь обидеть их отказом? Сбежать на Север? Нет. Мордерд должен оказаться там без меня. Не должно быть никакого «отвлекающего двойника» — и уж что там у них получится, то получится. А что получится здесь? Может быть, удастся как-то оставить брак фиктивным какое-то время, даже если он будет заключен? Гвенивер ведь, в сущности — еще маленькая девочка. Вряд ли она будет против. а там — мало ли что случится. И я решил — снова — не придавать этому большого значения. Тем более, кажется, никого другого это тоже совершенно не волновало.

— Ланселот, а ты как? Остаешься? Надеюсь, хотя бы тебе уже хватило Малой Британии?!

Ланселот засмеялся.

— Да уж, пожалуй, по горло!..

— Ну и слава богу! — вздохнул я. — А то все задумали сбежать напоследок! Хорошо! А то помню я твои идеи — что в этот мир оказалось так легко вжиться и почти позабыть свое настоящее время…

Гамлет посмотрел на меня странно застывшим взором. «Гамлет», — подумал я. А я вдруг снова начал мысленно называть его Ланселотом. Впрочем, какая разница? Просто теперь это не имеет такого уж значения. И не означает никакой власти этого мира над нами. Забавно, что это когда-то показалось ему таким имеющим значение. Или не показалось. В конце концов, разве он не был единственным, кто совершил свое путешествие в полном одиночестве? И мы до сих пор не знали всего, что там было. Рассказывал ли он обо всем? А мы ведь все и всегда ходим по грани, едва отделяющей нас от безумия. Не только я. Не стоило бы об этом забывать.

Гавейн и Галахад тоже совершали часть пути в одиночку — но мы двигались все время на сближение, разными путями, но к одной точке. А Ланселот — переправился через пролив, и тот пролив произвел на него впечатление реки, отделяющей царство живых от царства мертвых — путь только в один конец, даже если кажется, что возвращаешься. Что-то в нас, не имеющее отношения к этому миру — не может преодолеть «бегущую воду»? В любом случае — кто входит в одну реку дважды? «В одну реку мы входим и не входим» — это уже другая река и другие мы.

— Не стоит, — сказал я серьезно, уже без всякого намека на шутку. — Верно. Я до сих пор поражаюсь, как ты проделал ту поездку в одиночестве. Пожалуй, даже представить толком не могу.

— Страшновато, — кивнул Гамлет, немного расслабившись. Не сразу, это явно далось ему не так уж легко. — Но кажется, тогда я не сознавал этого, как сейчас. Сейчас страшновато вспоминать собственные мысли — как чуть не переродился во что-то иное.

Я слегка улыбнулся и хлопнул его по плечу.

— Понимаю.

— Как будто временами это вовсе был не я.

— Ну, когда-нибудь ты будешь вспоминать это как отличное приключение!

Гамлет мягко, но нервно улыбнулся.

— Когда мы вернемся.

— Именно. Да и представляю я твою поездочку вместе с Галахадом, если бы ты задумал туда прокатиться! Хорошо, если хоть кто-то из вас вернется назад.

Наконец Ланселот засмеялся без всякого напряжения.

— Да. Вполне достаточно… Тем более, скоро, может быть, нужно будет отправиться совсем в другую сторону — за зеленое Ирландское море!

— Совершенно верно. Я-то пока этого не смогу. А если колдуны отправятся не полным составом, их обязательно надо будет кому-нибудь сопровождать. На этот-то раз.

Ланселот усмехнулся, и совсем уже с удовольствием оперся на парапет башни, скользя по окрестностям беспечным и беспечальным взглядом ничем не привязанного к ним человека.

— Зато теперь уже приходят мысли о том, какой это был замечательный эксперимент! Когда еще побываешь в сказке — со всеми легендами скопом и одновременно?!

— Да уж, правда что, — механически улыбнулся я.

Сборы компании, отбывающей на Север, как будто прошли мимо меня. Вот и прекрасно. Олаф и Фризиан обещали присмотреть за Мордредом и, кажется, пока он не причинял никому проблем. Тем более хорошо, что он наконец перестал быть моей «тенью», находящейся слишком близко для самостоятельного существования. А мы, отчасти вняв письму Леодегранса, начали готовиться к приему целой прорвы гостей, так как стало ясно, что к празднику сюда намеревается прибыть не только Леодегранс, но практически вся компания, что собралась в Лондоне к Белтейну. Осознали мы это несколько поздно — за пару дней до праздника. Но зато и беспокоились заранее чуть меньше, чем могли бы. Основное осознание пришло с приездом в тот же день гонцов от Кадора и Лота, с вестями об их прибытии в самое ближайшее время.

Я вломился в комнату Мерлина без всякого предупреждения и практически на полном ходу.

Мерлин подскочил от неожиданности и нажал на кнопку внутри предмета, очень похожего на старый резной ларец. Трехмерная цветная проекция, висящая воздухе, тут же погасла.

— Не запираешь дверь? — спросил я рассеянно.

— Да как-то нужды не было… — проворчал Мерлин. — Обычно никто не входит так запросто.

— Ага! Отвык, пока я был на Севере?

— И в сущности — ну и что?! Только поддержало бы дурную колдовскую репутацию.

— Действительно. Так вот! По-поводу письма Леодегранса… — Я наконец аккуратно прикрыл за собой дверь. — Кстати, как оно? — я кивнул на ларец.

Отец понял, что я спрашиваю не о письме, несмотря на зачин в перемене темы.

— Сорок пять.

— Отлично. Знаешь, пожалуй, чтобы не устраивать тут серьезных гражданских войн, я действительно все-таки женюсь.

— Хорошо, — рассеянно кивнул он.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Ну, ты же, судя по всему, знаешь, что делаешь?

— Конечно… и в конце концов, не в этом мире это абсолютно ничего не будет значить. Пустая формальность. Как и коронация.

Отец посмотрел на меня укоризненно и насмешливо прищурившись, понимая, что я ехидничаю.

— Вот именно.

— И все-таки, я хотел бы объяснить, зачем это делаю. Для того же, для чего обычно идут на такой политический шаг. Чтобы между мной и Кадором с Лотом была преграда, и они понимали, что могут не быть ближайшими наследниками. И когда они привыкнут к этой мысли, Мордреду, когда-нибудь, будет легче занять свое место.

— Возможно.

— И что же? — нахмурился я. — Никаких возражений?

— А почему у меня должны быть возражения? Разумный политический шаг, ничего больше. Ты же не задумываешь ничего безумного. Зачем же я буду тебе мешать?

— Что-то тут не так… — заметил я с подозрением.

— Сорок пять процентов — это еще очень мало. Мощность потихоньку восстанавливается, но когда восстановится полностью — сказать трудно. Мы не сбежим отсюда через неделю-другую.

— Разумеется. Понимаю.

— И если ты считаешь, что это полезно с политической точки зрения, значит — полезно. Пока у нас тут, кажется, все идет хорошо. Все твои авантюры, похоже, работают.