Елена Невейкина - Наследница

Таким образом, де Бретону так и не удалось узнать мнение Элен и Юзефа о возможном возвращении на польский трон Станислава Лещинского. Когда он пересказал весь разговор Маньану, тот был крайне недоволен.

— Неужели вы не нашли более удачного способа? Неужели нельзя было повернуть разговор по-другому, чтобы не задавать вопрос так явно и открыто? Я не удивлюсь, если мадмуазель Соколинская теперь поймёт, чего мы хотим от неё.

— Не думаю. Ей такое просто в голову не придёт.

— Напрасно вы так думаете. Насколько я успел убедиться, голова у этой девушки устроена не совсем так, как у других. Она умеет рассуждать, а в её рассуждениях всегда есть логика. Вы когда-нибудь наблюдали за ней в течение карточной игры? Она умеет держать себя в руках, не выдавая интереса или раздражения. И мне почему-то кажется, что на данном этапе она обыграла вас.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — поклонился де Бретон.

— Мне будет угодно, барон, чтобы вы довели дело до конца. Если уж начали говорить почти в открытую, так говорите теперь всё. Спросите её напрямик.

— Но зачем всё это? Неужели, ваша светлость, вы надеетесь сделать из неё… помощницу?

— Да, представьте себе. И если это не удастся, так только по вашей милости, барон!

— Но ведь у нас есть проверенные люди, которые работают уже давно. Зачем вам она-то понадобилась?!

— Проверенные люди… Барон, вы мне напомнили об одном неприятном деле. Как обстоят дела с тем человеком, помните, который стал в последнее время слишком много требовать? Что с ним?

— С ним перестали работать, ваша светлость.

— Мало. Ему известно немного, но бережёного Бог бережёт. Его нужно убрать.

— Да, ваша светлость, — поклонился де Бретон.

— Продумайте, как это лучше сделать. Может, дуэль?

— Я всё решу.

— Прекрасно. Надеюсь, в этом деле вы не допустите досадных ошибок? Всё должно быть чисто. Сделайте так, чтобы ни у кого не возникло вопросов, чтобы его имя ни в коем случае не связали с нами. Понятно?

— Да, ваша светлость. Но позвольте мне всё же выразить сомнения по поводу намерения вашей светлости в отношении мадмуазель Соколинской.

— Выражайте, — со вздохом раздражения ответил Маньан. — Что ещё вы придумали?

— Вы, разумеется, правы, отмечая её ум и логику, но… Не кажется ли вам, что она не сможет работать на нас просто в силу своих слабостей?

— Каких слабостей? Говорите конкретнее, что вы тянете?

— Я думаю, что человек, не способный убить зверя или птицу на охоте, может растеряться в самый неподходящий момент и погубить порученное ему дело.

— Это смешно, барон! Я же не собираюсь делать из неё стрелка! Слушать разговоры — для этого не нужно обладать особой храбростью!

— Но причиной срыва может оказаться любая мелочь, совершенно случайное событие, свидетелем которого она может быть.

— Зря вы так думаете. На мой взгляд, этой девице решимости не занимать. Впрочем, возможно вы и правы. Хорошо бы это проверить…

— Я совершенно с вами согласен. Но как?

— Нужно свести их вместе — её и возможную неожиданность, — раздумывая над ситуацией, сказал Маньан. А затем взглянул на де Бретона: — Как вы считаете, барон, убийство, совершённое на глазах молодой девушки, может привести её в замешательство?

— Безусловно.

— И если она в душе робка и нерешительна, хотя и успешно это скрывает, то…

— …то она либо испугается и поспешит прочь, либо устроит истерику. Может и в обморок упасть.

— Что ж, в таком случае есть вариант. Дождитесь ближайшей многолюдной охоты и позаботьтесь о том, чтобы туда была приглашена мадмуазель Соколинская. Там же назначьте встречу нашему бывшему э-э… помощнику. Пусть на охоте произойдёт несчастный случай. Подробности — ваше дело. Но только было бы хорошо, если бы он умер сразу. Вы, надеюсь, уже поняли, что нужно обеспечить появление мадмуазель в нужное время в нужном месте. Вот там и увидим, как она себя поведёт. Всё ясно, барон?

— Да, ваша светлость.

— Замечательно. Тогда — приступайте. Льщу себя надеждой, что с этим вы справитесь.

Между тем в Санкт-Петербург вернулся Тришка. Вести, которые он привёз, и порадовали Элен, и озадачили. Граф Кречетов действительно находился в своём имении, куда приезжал раньше в основном только в конце лета на осеннюю охоту и уезжал оттуда по первому санному пути. На этот раз он жил там уже полгода и не торопился возвращаться в столицу. Удивительным было и то, что он даже не охотился, по большей части проводя время дома или во дворе, но и то только когда было светло. В сумерках он уходил в дом и до следующего дня не появлялся. Но долго удивляться такому поведению кузена Элен не пришлось. Всё объяснялось страхом. Ещё в начале лета пропал его управляющий — Никита Кусков. Несколько дней о нём не было ни слуху, ни духу, а на пятый день его нашли мужики, отправленные графом на поиски. Управляющего повесили на суке старого дерева. Под ногами у него явно жгли костёр. На груди у повешенного нашлась дощечка с надписью, сделанной по-французски, которую мужики естественно не разобрали, но принесли вместе с трупом. Чьё-то послание попало к графу, который в ярости грозил всем жестокой расправой за исчезновение управляющего. Прочтя надпись, он побледнел и молча ушёл в дом. Потом вышел, коротко отдал распоряжения о похоронах и вновь скрылся. Перевод надписи Тришке удалось узнать не сразу. Дощечку видели немногие, а французский знали только двое из них, одним из которых был сам граф. Тришка свёл знакомство с молоденьким, как и он сам, пареньком, который в свою очередь был знаком со слугой Кречетова. Долго пришлось Тришке ходить вокруг да около, не зная, как подступиться к интересующему вопросу. В конце концов, он пошёл по стандартному пути: завёл парня в трактир и напоил до совершенно свинского состояния. Когда тот оказался уже на границе между пьяной явью и пьяным сном, Тришка спросил его без всяких ухищрений: что там написано, на той дощечке, которую сняли с покойника? За дословность перевода в интерпретации пьяного парня поручиться было нельзя, но общий смысл он передал довольно чётко: «Кусков — первый. Ты будешь пятым».

После рассказа Тишки, Элен была в недоумении. По всему выходило, что Кусков, управляющий графа Кречетова, был одним из тех, по чьей вине она осталась одна. Надпись однозначно на это намекала. Но кто её написал? Судя по французскому тексту, автор записки был образованным человеком, а, следовательно, скорее всего дворянином. Но кто он? Кому могло стать известно всё, что происходило тогда, в её детстве? Даже если допустить, что кто-то узнал о трагедии семьи графа Владимира Кречетова, то кто и каким образом смог узнать имена негодяев? Ведь если перевод записки был точен, выходило, что таинственным мстителям были известны виновники, все пятеро. Но откуда? И зачем кому-то мстить им?