Иван Дроздов - Дубинушка

Осень вдруг показала характер: над станицей Каслинская чёрным вороным крылом свесилась туча, с верховьев Дона, вздымая волну, подул ледяной ветер, а с наступлением темноты повалил снег — первый в этом году, и, казалось, плотным белым одеялом он покроет всю землю.

Старики ещё с лета предсказывали дурную осень, а затем и холодную зиму.

Шёл третий год третьего тысячелетия. Россию потрясали катастрофы: погиб атомный подводный крейсер «Курск», загорелась Останкинская башня, падали самолёты. Православные люди, усердно молясь, говорили: «Господь снова посылает нам в наказание тяжкие беды».

Машенька бежала вдоль лесной посадки из районного центра в свою родную станицу. Обыкновенно она ездила домой на автобусе, но сегодня он в пути сломался и она шла пешком дорогой, которой никогда не ходила. Тучи нагнали темень, сердце её колотилось от страха, заходилось в какой-то необъяснимой, почти смертельной тревоге. В спину её толкал ветер, а по щекам ударяли ледяные ветки деревьев, Мария от них отклонялась, но они тянулись к ней, приглашая к играм, точно живые сказочные существа.

На лес как-то сразу свалился мокрый, холодный сумрак. Маша боялась, что ночь её застигнет ещё до того, как она добежит до тропинки, которая поведёт её по краю оврага к трём домикам, стоявшим на краю станицы, — один из них — её, Машин, в нем она вот уже три года после пропажи мамы и отчима живёт одна, если не считать беленького кобелька Шарика, козочки Сильвы и жеребчика белой масти Пирата.

Её мать и отчим однажды в воскресенье поехали в город и оттуда не вернулись. Их искала милиция, об их таинственном исчезновении писали в газетах, но вот прошло уже столько времени, а они так и не объявились. Газеты всё чаще писали о пропаже людей, особенно детей и девушек. Какие-то мафии налаживали в России торговлю людьми.

Животные остались ей от родителей, — они так же, как и малые дети, требовали ухода, но Маше помогал давний друг их семьи дядя Женя, живший с ней по соседству. Впрочем, если бы этой помощи и не было, Маша всё равно бы не рассталась с любым из её четвероногих друзей; она с ними выросла, привыкла, как к родным, и жизни своей не мыслила без верного Шарика, без такой милой и ласковой Сильвы и без красавца Пирата, который был общим любимцем казаков и казачек станицы, и особенно же детворы, почитавшей за счастье хотя бы минуту прокатиться на нём верхом. Пирата нашёл отчим в поле маленьким, едва стоявшим на ногах, — он был ещё сосунком, и его, видимо, потерял проходивший ночью мимо станицы цыганский табор. Маша вместе с мамой кормила малыша молоком; вначале он не имел определённого цвета; был каким-то серым, точно грязным; его даже пытались отмыть, но кто-то из казаков сказал, что с возрастом он станет белым, — таких коней в старое время отбирали для царских конюшен и для казацких атаманов и полковников. И вправду, Пират с возрастом светлел, пока, наконец, не стал белым, как лебедь, красавцем. Его полюбила вся станица — и кормили сообща, кто принесёт сена, кто хлеба, овса, крупы, а разводивший кроликов фермер Денис, тоже живший в нескольких метрах от Маши, привозил для жеребца комбикорма и нередко ездил на нём верхом то в райцентр, а то запрягал в бричку, которую раздобыл в станице, и ездил на фабрику за кормами или на элеватор за зерном, а то возил на нём дрова из леса. Когда же Пират стал взрослым, а Маша устроилась работать к кавказцам на рынок, дядя Женя и Денис в отсутствие хозяйки кормили животных.

Маша рано заканчивала работу на рынке в районном городке и успевала засветло доехать до дому; но сегодня чёрные тучи, ветер и снег превратили вечер в ночь. Ей было трудно бежать, но она прибавляла шаг, оглядывалась, словно боялась, что кто-то её преследует.

Дорогу вдруг осветили две ярких полосы — Машу догонял автомобиль. Она прижалась к придорожному кустарнику, но водитель увидел её, остановился.

Дверца кабины открылась.

— Дэвушка!.. Куда бежишь? В Каслинскую? Да?

Знакомая речь рыночных торговцев, из кабины выглядывал толстяк, которого Маша узнала: он был главным хозяином рынка.

Она и совсем похолодела от страха.

— Садись, подвезу.

— Не сяду. Сама дойду.

— Я что — кусаюсь, да?..

Ей бы метнуться в лес, в темноту, но не могла, ноги не слушались.

— Ты меня не знаешь? Я Фарид, главный человек на рынке. Работу тебе даю. Деньги даю. Лимоны продаешь, да? Кто их тебе даёт? Я даю. И буду давать больше. И платить буду больше.

Маша отступила в кусты, замотала головой. А Фарид продолжал:

— Вон там на горе мой дом. Приедем — будем чай пить. А хочешь — в Каслинскую отвезу.

Вывалился из кабины, схватил Машу за руку и втолкнул на сиденье.

— Помогите! — крикнула Мария.

Кавказец потушил фары, и кабина погрузилась в темноту. Сбоку от руля, освещая толстые волосатые руки, мерцала синяя лампочка.

Фарид повернулся к девушке, сверкнул золотыми зубами.

— Ты, девка, зачем кричишь? Кого зовешь? Кто придёт сюда? А я что — зверь, да?.. Я буду убивать? Зачем?.. Я денег дам. Фарид добрый, вот они деньги.

Он открыл черный чемоданчик, и там плотными рядами были сложены пачки долларов.

— В большом городе Волгограде у гостиницы дэвушки ходят. Десять долларов за час просят. Десять! — слышишь?.. А я сто дам. Иди ко мне. Садись на колени.

— Помогите! — вновь закричала Маша, но голос её оборвался, не выплеснувшись за салон машины. Она ещё сильнее вжалась в сиденье, а Фарид взял её руки, а затем обхватил за шею, потащил к себе. Маша раскрыла рот, хотела вновь кричать, но из горла послышался слабый хрип, и она потеряла сознание. Не знает, не помнит, как очутилась на коленях Фарида, и очнулась лишь тогда, когда он стаскивал с неё одежду. Очнулась и локтем упёрлась в грудь кавказца — в область сердца. Он ойкнул, откинулся к стенке кабины и вдруг захрипел. Тяжёлая голова его повернулась к Маше, и она в синем свете мерцающей лампочки увидела его ошалелые глаза. Он тянул к ней руку: «Валидол!.. Здесь, в чемодане, валидол». Маша открыла чемодан, шарила рукой по гладким пачкам денежных купюр. В уголке нашла упаковку с таблетками, подала старику. Фарид хватал губами воздух, тряс рукой и что-то пытался сказать, но язык его уже не слушался. Он уронил голову на спинку сиденья. Губы его посинели, рот широко раскрылся. С минуту он лежал недвижно, а потом дёрнулся всем телом и с шумом выдохнул воздух. И обмяк, рука его повисла, а голова медленно повернулась к Марии, и он уставился на нее остекленевшими глазами.

Маша коснулась его плеча:

— Эй, вы, дядя! Что с вами?..

И машинально сунула ему в рот таблетку валидола. Таблетка недвижно лежала на языке. А Маша снова коснулась пальчиками его плеча: