Богдан Сушинский - Полюс капитана Скотта

— Забыли о том, что при возвращении с полюса мы будем радоваться каждому из гуриев как очередному спасительному знаку небес.

В правоте слов лейтенанта группа смогла убедиться на следующее утро. Выйдя из своего форта, полярники тут же обнаружили, что ветер с силой несет поземку, заметая даже те едва различимые следы, которые оставались от их отряда, а также от вспомогательных партий. А к концу дневного перехода, после изучения карты и всяческих измерений, навигаторы Скотт и Бауэрс определили, что в течение всей второй половины дня они отклонялись от маршрута в восточном направлении.

— Если завтра прояснится, мы довольно легко исправим эту ошибку, — пообещал лейтенант, чувствуя свою собственную вину в том, что как минимум милю они прошли впустую.

— Вопрос лишь в том, прояснится ли, — проворчал Скотт.

А еще сутки спустя он оставил в своем дневнике такую запись: «Выступили с солнцем, а ветер почти совсем утих. Бауэрс снял целую серию „углов“, и с помощью карт мы приблизительно определили, в каком положении находимся относительно следов. Данных было так мало, что, руководствуясь ими, мы брали на себя большую ответственность. Но Бауэрс своим чрезвычайно острым зрением заметил впереди гурий, и подзорная труба подтвердила его открытие, которому мы все очень обрадовались. После завтрака мы увидели еще один гурий; пошли дальше и стали лагерем в каких-нибудь двух с половиной милях от склада. Его не видно, но, если только будет хорошая погода, мы мимо него не пройдем».

После очередного перехода полярники все же достигли лагеря, однако радость их была омрачена тем, что в канистре оказалось очень мало керосина, необходимого для примусов.

— Такого не может быть, лейтенант! Куда он девался? — недоумевал Скотт. — Испарился, что ли?

— Существуют только два объяснения: его слишком щедро расходовали полярники из вспомогательных отрядов или же он и в самом деле испарился, поскольку жестянки, в которых хранился, не выдерживают столь низких температур и дают трещины. В любом случае нам следует расходовать это топливо очень экономно.

— На сколько дней нам хватит теперь провианта?

— На десять. Если учесть, что до следующего склада около семидесяти миль, должно хватить.

— Господин капитан, да здесь нас ожидает сразу несколько записок! — воскликнул Уилсон, занимавшийся переносом провианта на сани.

Взяв из рук врача три записки, Скотт посмотрел на них как на весточки из иного мира, иной планеты. «Докладываю, господин капитан первого ранга, — сообщал лейтенант Эванс, — что поверхность „Барьера“ плохая, почти нет скольжения полозьев. Температура воздуха довольно высокая: пятнадцать-шестнадцать градусов. Чувствую себя неважно: цинга. Мои спутники здоровы. Провианта должно хватить. Счастливого прибытия в основной лагерь». Такие же коротенькие записки были от врача экспедиции Аткинсона и от лейтенанта Мирза, который прошел здесь со своей группой еще пятнадцатого декабря.

После Скотта записки прочли Бауэрс и Отс. Доктор тоже потянулся за ними, однако прочесть так и не смог, обнаружив, что начинается жестокий приступ «снежной слепоты».

Последующие несколько дней капитан вел группу к цели, ясно осознавая, что с каждым днем шансов добраться до Старого Дома у них все меньше. Когда до очередного склада оставалась тридцать одна миля, продовольствия у них было на шесть суток, а керосина только на три. Капитан был уверен, что до следующего склада они кое-как доберутся, но что будет дальше, если и там горючего окажется в обрез? Как долго они могут продержаться без горячей пищи и даже без кружки чая или кофе, хотя бы одной в сутки? Тем временем они все выше поднимались на «Барьер», и с каждым днем температура воздуха становилась все ниже: 27 февраля она уже достигала минус 37 градусов, 28 февраля — минус 40, а 1 марта — уже минус 41,5 градусов. И все это — при ледяном и влажном, пронизывающем ветре!

По строго заведенному порядку Бауэрс каждый день докладывал капитану о том, о чем тот и сам прекрасно знал: обувь, одежда и спальные мешки просыхать не успевают, поэтому ложиться приходится во влажном и во влажное. А по утрам полярники выходили на сорокаградусный мороз в промокших сапогах, в которых согреть ноги уже невозможно. Все трое полярных странников жаловались начальнику экспедиции на то, что они ужасно мерзнут и постоянно голодают. И поскольку самому Скотту жаловаться уже было некому, он всякий раз просил, уговаривал; наконец, требовал от них набраться мужества и терпеть, терпеть, во что бы то ни стало терпеть!..

Когда группа наконец достигла «Среднего барьерного» склада, оправдались самые худшие опасения капитана: горючего опять оказалось катастрофически мало. Как они с лейтенантом ни прикидывали, но до следующего склада, расположенного в семидесяти одной миле от их нынешней стоянки, его не хватало. Самое ужасное, что Скотт так и не мог понять, что происходит: то ли керосина недостаточно заливали, то ли его слишком расточительно расходовали те партии, которые закладывали этот склад и которые «подпитывались» из него, возвращаясь на базу?

Ужинали они в самом скверном настроении, но еще более скверным оно стало после того, как Отс попросил врача осмотреть его пальцы на ногах. Когда в палатке, в спальном мешке у примуса, Уилсон и капитан осмотрели их, то пришли в ужас. Пальцы оказались совершенно обмороженными, ротмистр их уже не ощущал, и стоило лишь удивляться, что до сих пор у него не началась гангрена.

Уилсону хватило мудрости поддержать и обнадежить своего товарища, но всем, в том числе и самому Отсу, уже было ясно: приближается день еще одной человеческой трагедии, избежать которой они не в силах. А тут еще температура ночью упала ниже сорока градусов, а наутро небо затянуло черными тучами, при которых видимость сводилась до минимальной. И поскольку ноги у всех были подмороженными, а мороз стоял невыносимый, то, как свидетельствовал потом в своем дневнике сам Скотт, им понадобилось до полутора часов, чтобы снять с себя спальные сапоги и надеть походные.

Выступив в восемь утра, полярники очень скоро потеряли санный след и вообще какие бы то ни было ориентиры, и продвигались почти наугад, разве что по компасу придерживались курса на северо-запад. Только под вечер они случайно набрели на след вспомогательной экспедиции, но в конечном итоге оказалось, что, несмотря на попутный ветер и тугой парус, прошли они всего лишь чуть больше пяти миль, то есть катастрофически мало.

На вечернем совете они вновь определили, что основная причина их страданий заключается не столько в лютых морозах, сколько в неимоверно твердой поверхности, покрытой толстым слоем остроконечных кристаллов. Трение между нею и полозьями создавалось настолько жесткое, что полярники опасались, как бы вообще не остаться без санок. А уж тащить эти санки по такому плотному, не поддающемуся ветрам наждачному слою, становилось настоящим мучением.