Богдан Сушинский - Полюс капитана Скотта

— Упаси нас, Господи, от такого завершения экспедиции! — набожно перекрестился каюр. — Об этих страстях людоедских я и там, на Амуре и Сахалине, немало наслышан был.

— К тому же возникает вопрос: а зачем мы нужны Скотту без собачьей упряжки, без провизии? Какой от нас прок? Абсолютно никакого! Наоборот, лишние рты — и все!

В палатке воцарилось молчание. Дмитрий понимал, что англичанин прав, но его коробило то чопорное спокойствие, с которым тот принимал решение о возвращении на базу. «Какого дьявола мы тогда добирались сюда, за сотни миль?! И почему так спокойно обрекаем людей на гибель?!» — вот о чем кричала его душа.

— Давайте поступим так, профессор: завтра утром мы выступаем и делаем дневной переход в сторону полюса. Если не встречаем группу, тут же возвращаемся назад и уже без отдыха идем в сторону базовой стоянки.

— И тогда мы вернемся сюда, уже не имея никакого резерва кормов; а главное, вернемся с двухдневной усталостью. Вы на это готовы решиться, каюр?

— Получается, что готов. Это все, что мы можем сделать для спасения экспедиции Скотта.

— Почему речь идет о спасении? — изменил тактику англичанин. — Возможно, ни в каком спасении группа пока что не нуждается. На складах было достаточно провианта, группа прекрасно экипирована, все ее члены — опытные полярники.

— Я готов точно так же успокаивать себя, — произнес Дмитрий, — однако нутром своим каюрским чую: в беде эти люди, в беде!

Эпсли закурил трубку, и какое-то время попыхивал дымом, размышляя над тем, какое принять решение. В последние дни Черри-Гаррард старался курить как можно реже, чтобы не сбивать на переходах дыхание. Когда же нарушал этот свой обет, некурящий каюр начинал ворчать, напоминая о вреде этого «ненужного дымопускания».

— Даже если допустить, что «полюсники» попали в беду, то нет никакой гарантии, что они находятся на расстоянии дневного перехода, — вслух размышлял Эпсли. — Я помню, что капитан обещал вернуться в промежутке между серединой марта и началом апреля. И, судя по всему, его расчеты верны. Если бы Аткинсон придерживался их, мы прибыли бы сюда на неделю позже и наверняка дождались бы их. В том, что мы без всякой пользы торчим здесь уже столько дней, несомненно, вина Аткинсона.

— Но теперь уже нет смысла искать виновных.

— Мы ищем не виновных, мы ищем ответ на то, в чем кроется ошибка нашего рейда. Если исходить из вашей версии, каюр, то пока что в беде пятеро полярников. Но если мы не проявим благоразумие, в беде окажутся уже семеро. И я плохо представляю себе, кто способен будет спасти нас, когда на базе поймут, что вернуться мы уже не сможем. Потому что надвигается полярная зима, с ее многомесячной полярной ночью, метелями и морозами.

И вновь Дмитрий вынужден был признать, что в рассуждениях своих англичанин по-житейски мудр, тем не менее с надеждой спросил:

— Однако завтра мы все же проделаем этот однодневный бросок на юг?

Не услышав ответа, русский повторил этот вопрос, а затем еще раз повторил его, уже когда они залезали в свои спальные мешки, однако Черри-Гаррард продолжал упорно отмалчиваться, как могут отмалчиваться в подобных ситуациях только англичане.

Во время вечернего осмотра его ног, Отс уловил в выражении лица доктора нечто такое, что заставило его встревожиться больше, чем когда-либо.

— Как считаете, Уилсон, у меня еще есть шанс выкарабкаться?

— Такой же, как у каждого из нас, — угрюмо ответил Эдвард, смазывая его ногу мазью и накладывая на нее легкую повязку, поверх которой помог ротмистру надеть шерстяной носок. — Если только он у нас все еще существует.

— Вы не правы, док, ваши шансы не сравнимы с моими. Понятно, что все мы рискуем, но я к роковой черте оказался ближе всех.

— Тогда уточните, что вы имеете в виду, когда говорите о шансах, — принялся Уилсон за вторую ногу драгуна.

Скотт, внимательно наблюдавший за этой процедурой приготовления Отса к завтрашнему дневному переходу, прекрасно понимал, что доктор всего лишь тянул время, пытаясь как-то почеловечнее выйти из ситуации.

— Я хочу спросить, как долго я смогу продержаться без гангрены. Есть ли у меня шанс дойти до базы?

Уилсон быстро наложил повязку, натянул на нее носок и подал ротмистру спальный сапог — влажный, отяжелевший, явно не успевший просохнуть.

— Честно вам отвечу, Отс, что я этого не знаю, — отвел взгляд врач, и не только Скотту, но и ротмистру стало понятно, что он уходит от прямого ответа. — Мазь, которой я смазываю ваши ноги, оказалась намного эффективнее по своим свойствам, нежели я предполагал. Она явно сдерживает процессы. А там, кто знает, как поведет себя организм? Именно ваш организм, с его особенностями. В этом все еще остается много неизученного.

Ночью ротмистр вел себя относительно спокойно. А утром вновь потребовал от доктора правды. Понятно, что Уилсон вынужден был почти дословно повторить ему то, что сказал вечером.

— Я ожидаю от вас прямого и ясного ответа, — проворчал Отс.

— Крепитесь и будьте мужественны, поскольку впереди еще множество трудных антарктических миль, — слегка похлопал его по предплечью врач.

— Не думаю, чтобы лично у меня этих миль оставалось так уж много, — безнадежно молвил Отс. — И теперь я уже даже не страшусь этого. Одно меня тяготит, очень тяготит… Что из-за меня вы теряете время и мили, как когда-то мы теряли их из-за тяжелой болезни Эванса. Из-за его частых отставаний и приступов беспамятства.

— Но у вас никаких таких приступов не появлялось, — решил поддержать его Скотт, уже возле саней, у которых Отс, как всегда, пристроился сзади, понимая, что у него теперь одна задача — не отстать от группы. И, по возможности, подталкивать сани на подъеме. — Идите, как все, а уж какой будет судьба каждого из нас — это известно только Создателю.

Они уже отошли от места стоянки, когда капитан спросил доктора, впрягшегося в лямку рядом с ним, что он думает о шансах ротмистра.

Уилсон оглянулся и, убедившись, что Отс услышать его не сможет, с убийственной лаконичностью ответил:

— Не более недели. В самом лучшем случае.

— Значит, не более… — задумчиво повторил капитан.

— Вот только с каждым днем идти ему будет все труднее, а боли будут все мучительнее. Если вы слышали, в эту ночь он стонал даже во сне.

— У меня создается впечатление, что все мы уже стонем даже во сне. Порой кажется, что и сама палатка, это наше последнее прибежище и спасение, тоже по ночам стонет.

— Не в силах противостоять морозам и метелям, — поддержал его Уилсон.

— Нет, не в силах сдерживать в себе все то горе, которым наполняет ее судьба каждого из нас.

Уже спустя полчаса после выступления из лагеря началась метель. Еще около часа полярники мужественно пытались преодолевать ее, медленно, но все же продвигаясь вперед. Когда же Скотт понял, что они выбились из сил, сбились с пути и могут все основательно обморозиться, приказал ставить палатку. Но оказалось, что и палатку теперь уже поставить очень трудно, поскольку ветер буквально вырывал ее из рук, угрожая унести «в ледовое никуда».