Виталий Гладкий - Тень Торквемады

Дю Бук был одет в бахтерец с рукавами, на ногах — кольчужные чулки, на голове шишак с забралом и кольчужной сеткой вокруг шеи, на руках такие же кольчужные перчатки. Это все было для обороны. А для нападения он держал в левой руке двусторонний — с двумя лезвиями — кинжал-дагу с рукоятью посредине и гардой, защищающей кисть руки. Кроме даги, в правой руке Андрэ дю Бука было короткое копье, а на широком боевом поясе с приклепанными к нему металлическими пластинами, полностью закрывающими живот, висел ухватистый топор. Щитом молодой рыцарь в отличие от Фернана Пинто пренебрег. Впрочем, он был ему не нужен.

— Фернан, дружище, ты пропал… — обреченно шепнул Антонио де Фариа.

— Не хорони меня раньше времени! — зло процедил сквозь зубы фидалго.

— Возьми хотя бы копье!

— И что я буду с ним делать? Меня не учили рыцарскому бою. Мне осталась только одна надежда… — Пинто похлопал себя по поясу, который был скрыт под кафтаном; его он накинул поверх кольчуги, потому что мороз прижимал.

Но вот появился и сам Иоанн Васильевич. Он был непривычно задумчив и медлителен. Похоже, царю не очень нравилась затея с судебным поединком. Но он лично утвердил «Судебник», а значит, попирать собственный закон не имел морального права. И потом, нельзя ведь разочаровывать бояр и чернь, собравшихся повеселиться в праздничный день и поглазеть на диво дивное — бои в «поле» постепенно выходили из русского обычая.

Фернан Пинто и Андрэ дю Бук вошли в загородку, и народ заволновался: что такое, почему один из бойцов не в тяжелой броне?! Или он сумасшедший?! Об этом спросил боярина — распорядителя поединка — и царь, удивленный не менее своих подданных. Услышав ответ, что гишпанец отказался от доспехов и прочего предложенного оружия, великий князь покачал головой, но с этого момента все его внимание было приковано к действиям Фернана Пинто.

Царь и сам был знатным воином. Он умел сражаться любым оружием, и мало кто мог устоять против него. Поэтому Иоанн Васильевич не поверил, что гишпанец сдался без боя. А как иначе судить его действия? Значит, новоиспеченный боярин Федор Даниилович припас что-то необычное. И это предположение очень заинтересовало великого князя.

— Сходитесь! — раздался зычный глас боярина-распорядителя.

И бой начался. Андрэ дю Бук надвигался на фидалго, как железная гора. Он тоже был удивлен и даже несколько обескуражен облачением противника: что скажут люди? Ведь получается, что он сейчас поразит фактически безоружного человека. Но тут юноша вспомнил строгий наказ своего старшего товарища, Стефана де Мулена: испанцы не должны покинуть пределы России живыми! Зачем это нужно, юноша не знал, а спросить не посмел — де Мулен являлся командором тайной московской прецептории тамплиеров. А значит, этот приказ был законом для молодого рыцаря и исполнить его считалось честью.

Поединок со стороны получился похожим на представление вертепа [70] Вертеп — народный кукольный рождественский театр (преимущественно украинский и русский). Представлял собой переносной двухэтажный деревянный ящик высотой около 2 м и шириной около 1 м. В верхнем ярусе обычно разыгрывался сюжет, связанный с рождением младенца Иисуса Христа, а в нижнем — сюжетная линия, связанная с Иродом и избиением младенцев. В том же нижнем этаже разыгрывались и комические интермедии, не связанные с рождественским сюжетом. : богатый и знатный боярин, представленный Андрэ дю Буком, гонялся с дагой и копьем за выходцем из простого народа, дураком-простофилей Фернаном Пинто, вооруженным какой-то никчемной тонкой железкой. Народ на площади даже начал свистеть и смеяться над фидалго, посчитав того трусом. Бой постепенно становился похожим на интермедию, в которой муж-рогоносец застал любовника в постели жены и теперь пытается догнать шустрого нечестивца и наказать его. Конечно, на Руси случаи прелюбодеяния были редки (по крайней мере мало кто кричал о них во всеуслышание — позор-то какой), поэтому и представления на эту тему пользовались большим успехом.

Дю Бук кроил воздух клинками даги, пускал в ход копье — и все напрасно. Фидалго, вспомнив уроки китайского шифу, был, как змея, вернее, как текущая вода. Иногда он пользовался щитом, но больше уклонялся и быстро перемещался по загородке, ставя этим своего противника в неловкое положение; а когда ему все же приходилось отбивать удар коварного в опытных руках оружия, его шпага оказывалась на удивление проворной, и только броня спасала молодого рыцаря от ранения, а то и смерти. У Иоанна Васильевича в глазах горел огонь; его так увлекло захватывающее зрелище, что он даже наклонился вперед, словно ему самому хотелось вскочить на ноги и присоединиться к поединщикам.

Но вот наконец Фернан Пинто дождался момента, на который надеялся с самого начала судебного поединка. Он сумел развернуть Андрэ дю Бука так, чтобы солнце било тому прямо в глаза. Конечно, опытный воин — а рыцарь и был таким, несмотря на молодость, — сразу сообразил, чем это ему грозит, и постарался побыстрее уйти с неудобной позиции, но не успел. Пинто нащупал под кафтаном привязанный к поясу мешочек с тем самым песком, который он вчера так усердно превращал в мельчайшую пыль, зачерпнул полную жменю, и швырнул ее прямо в лицо Андрэ дю Бука. Из-за солнечных лучей фигура Пинто как бы растаяла в золотом мареве, и тайный тамплиер не успел среагировать на этот коварный прием. Пыль проникла через решетчатое забрало, засыпала юноше глаза, и он на какое-то время ослеп.

Это фидалго и нужно было. Увернувшись от неуклюжего выпада копьем, наобум, он перехватил руку противника с дагой, сделал подсечку ногой и бросил Андрэ дю Бука через плечо. Молодой человек упал на расчищенную от снега мерзлую землю с таким грохотом, словно рассыпался целый воз железа. Падение ошеломило его; он задрыгал ногами, как жук, которого перевернули на спину, а затем попытался встать.

Но не тут-то было. Фернан Пинто бросился на него, как коршун, придавил к земле, и в его руке появился кинжал. Это был конец для молодого рыцаря. Толпа, до это свистевшая и кричавшая на все голоса, вдруг затихла, и в оглушающей тишине люди услышали, что говорит Андрэ дю Бук:

— Мизерикорд! Мизерикорд! [71] Пощади! (фр.) — молодой человек перед лицом неминуемой смерти заговорил по-французски.

Дю Бук и сам не понял, как получилось так, что он запросил пощады. Это был позор для рыцаря, канувшего в небытие Тампля, но жажда жизни заглушила все остальные чувства — юноша не хотел умирать. Так бывает даже с самым закоренелым преступником, отнявшим многие жизни, который бахвалился, что не боится никого и ничего. Но когда приходит его смертный час, он часто превращается в безумное от страха животное и молит оставить его в живых.