Александр Майборода - Последняя амазонка

— Отец, — доложил Манассия, — наше войско разбито.

— Кто разбил? — удивился Абадия. — Поляниц же в Белой Веже было совсем мало. Или предали хазары?

— Нам удалось лишить город воды. Славянам оставалось либо умереть от жажды, либо выйти из города и сразиться с нами в поле… — начал рассказывать Манассия.

Абадия перебил его:

— Сядь рядом.

Манассия сел за стол. Слуги тут же подали ему бокал с вином. Манассия выпил вино и продолжил спокойнее:

— Я подготовил хорошую ловушку. Так все и произошло. Я окружил вышедших из крепости отрядом из двух тысяч воинов.

— Почему так мало? — спросил Абадия.

— Их было не больше тысячи.

— И что же произошло дальше?

— Когда мы их почти всех перебили, на реке появился караван кораблей. Их было очень много. Увидев битву, они высадились на берег и напали на нас. Это были огромные светловолосые воины — настоящие великаны. Я приказал войску подняться и вступить в сражение, но кто-то из хазар закричал, что это сам князь Бравлин пришел. И тогда все наше войско стало разбегаться в панике.

Лицо Абадии посерело, он хлопнул ладонью по колену:

— Хазары — трусливые собаки! Они всегда подводили нас. Они жадны, грязны и косноязычны. Настоящие свиньи. И почему наше государство названо по их имени? Этим именем мы только позорим себя.

Минут пять он ругался, затем немного успокоился:

— Кто это был?

— Не знаю, — сказал Манассия, — но, судя по внешнему виду, они пришли с севера. Многие говорили не на славянском языке.

— На севере многие говорят не на славянском языке.

— Но это и не карелы.

— Норманны?

— Мне кажется, это все же славяне. Но с ними были норманны.

— Их вождь князь Бравлин умер! — отрезал Абадия.

— У него мог остаться сын.

— Его сыновья погибли, — проговорил сквозь зубы Абадия, подумав немного. — Впрочем, слышал — один сын у него оставался, но он слишком юн.

— Юный возраст не мешает царям быть вождями.

— Ну, да. В таком случае надо собирать войско против славян. Я не хочу, чтобы теперь сын Бравлина сжег Хазарию. После погрома Бравлина хазары тридцать лет боялись ходить на север. После нового разгрома мы на сто лет забудем дорогу на север.

— Хазары испуганы так, что не способны сражаться не только со славянами, но и вообще с кем-либо.

— Это хорошо. Пока ты стоял под Белой Вежей, я собрал преданное мне войско. Они убьют любого, на кого я им покажу. Пора избавиться от подлых заговорщиков. Я отдам приказ арестовать всех тарханов из тюркских и аланских родов.

— Отец, мы восстановим против себя тюрков и аланов, а в любой момент к городу могут подойти славяне. Может, сначала отразить нападение славян, а уж потом заняться заговорщиками? — осторожно заметил Манассия.

— А со славянами мы договоримся. Я заплачу им столько, сколько они захотят.

— Но, может, договориться и с тюрками и аланами? Они все же свои.

— Эти «свои» хуже чужих. Тюрки и аланы хотят слишком многого — они хотят власти. А славяне возьмут выкуп и уйдут.

— Но где мы возьмем столько золота? Неужели из наших сокровищниц?

— Золото мы возьмем из имущества заговорщиков, — сказал Абадия.

— Ты, думаешь, заговор все же существует? — спросил Манассия.

— Он должен быть. Если и нет заговора, то мы должны его придумать. Пока мы не разгромим аристократию, она представляет для нас угрозу.

Тела убитых и раненых еще не были убраны с места сражения, и среди мертвых тел, ища раненых, ходили женщины. Слуги собирали доспехи и оружие, которые еще могли пригодиться воинам, и сносили их в одну кучу.

Дружинники выбирали самое лучшее оружие и доспехи. Золото, серебро, оружие, доспехи и другие ценные вещи сразу относили на корабль Гостомысла.

Оружие и доспехи князь при необходимости раздавал нуждающимся.

Ценные вещи делились, согласно обычаю, позже.

Гостомысл пожелал осмотреть крепость. Вместе с ближними боярами, сопровождаемый Красимирой и князем Вячеславом, он въехал в Белую Вежу.

Вид мертвых не смущал Гостомысла: за недолгую жизнь ему уже пришлось участвовать в сражениях, рисковать своей жизнью и убивать других. Соседство со смертью для воина — обычное дело.

Но то, что Гостомысл увидел в Белой Веже, заставило его побледнеть и ужаснуться: улицы города были завалены высохшими трупами женщин и детей, воздух был пропитан запахом тления.

Заметив, что Гостомысл едва держится в седле, Медвежья лапа, который и сам чувствовал себя не лучшим образом, предложил:

— Может, вернемся на берег?

— Да, — едва прошептал Гостомысл, с трудом сдерживая тошноту.

Медвежья лапа протянул ему флягу:

— Отпей, князь, вина, легче станет.

Гостомысл взял флягу и сделал глоток. Вино тут же ударило ему в голову, но он и в самом деле почувствовал себя легче.

Медвежья лапа приказал одному из дружинников:

— Скачи, пусть в лагере приготовят для князя шатер.

— И тризну по убиенным невинным душам пусть готовят, — приказал Гостомысл.

Медвежья лапа взял под узды коня Гостомысла и направился к выходу. Вслед за ними двинулись и другие.

Они выехали за ворота и остановились в полусотне шагов, где не так остро чувствовался трупный смрад.

Гостомысл, спеша очиститься от дурного воздуха, глубоко вдохнул воздух в грудь.

— Царица Красимира, я прикажу очистить город от мертвых, и ты сможешь вернуться, — сказал князь Вячеслав, глядя на пасмурное лицо царицы амазонок, и пояснил Гостомыслу: — Жаль, что ты не увидел — у царицы прекрасный дворец.

— Когда очистишь город от мертвых, тогда посетим и ее дворец.

Красимира тем временем пристально смотрела на открытые ворота — был яркий солнечный день, но в глубине прохода было темно.

«Это вход в царство мертвых»! — пришла ей в голову мысль, и она, покачав головой, тихо и печально проговорила:

— Нет, князь. В городе погибло столько невинных душ — женщин, детей, что боги широко отворили проход в царство мертвых. Теперь здесь вход в царство мертвых — последнее пристанище душ людей. В царстве мертвых живым невозможно жить, как невозможно и изгнать из царства мертвых души погибших. Если лишить души последнего пристанища, то куда им идти? Они придут к живым, и это погубит наш мир. Нет — у каждого свой мир! И этот порядок нельзя рушить. И чтобы этот порядок не был нарушен по чьей-либо злой воле или по неведению, я наложу на город проклятие — здесь живым больше нельзя жить. Кто войдет в эти ворота, тот уже никогда не вернется назад.

К полудню на берегу Дона, в стороне от места сражения, был разбит лагерь. В лагере горели костры, в воздухе висел запах жареного мяса.

Слышались возбужденные голоса, приглушенный женский смех — войско захватило множество хазарских женщин. Молодые женщины тут же забыли прежних мужчин и полюбили новых.