Далия Трускиновская - Рижский редут

И вдруг мне в голову пришла диковинная мысль.

Я знаю, как проникнуть во двор, общий для домов герра Шмидта и герра Штейнфельда. Со слов покойной Анхен я знаю и про двери мастерской, и про расположение комнат в ювелировом жилище. Знаю я также, что во двор можно войти и покинуть его через театр. Так не совершить ли благородный налет на лгуна и корыстолюбца Штейнфельда? Не заставить ли его силой отдать присвоенные драгоценности?

Очевидно, я начитался Шиллера, которого в Риге любили и почитали. И полагал, что образы благородных разбойников пробудят в заскорузлой ювелировой душе совесть. На сии роли я назначил своего ненаглядного дядюшку и племянника, на которого несколько сердился из-за приключений с селерифером.

План мой был прост: раз Артамон и Сурок сняли мою комнату и дали хозяевам задаток, то являться туда могут в любое время. Герр Шмидт будет недоволен поздним визитом, но деньги уплачены – и постояльцев он в дом впустит, да еще с улыбкой на толстощекой своей харе. Они же чуть погодя впустят меня. Мы через двор проберемся к ювелиру, вызовем его каким-нибудь загадочным стуком в окошко и, приставив к его виску пистолет, велим отдать драгоценности. То, что в доме полно народу, нас не смутит – мы первым делом выведем свою добычу во двор и препроводим в пустой театр. Как Штейнфельд, находясь в театре с пистолетным дулом у виска, вернет мне драгоценности, которые, может, даже теперь хранятся не у него в доме, я, разумеется, не подумал. Мне так хотелось обелить свою совесть перед Натали, что практических соображений я в голову уже не допускал.

Впрочем, кроме совести и офицерской чести, которую такое положение дел очень угнетало, имелись другие соображения. И главнейшее – если мы, вернув драгоценности, сумеем как-то выпроводить Натали из Риги, то я расскажу Бессмертному все подробности моих приключений. И он со своей логикой непременно извлечет из них то, чего я пока разглядеть не могу.

– И еще у меня к тебе просьба, – сказала она. – Сходи, пожалуйста, на Песочную улицу за моими вещами! У меня ведь там осталось все…

– Как же я их заберу? – спросил я удивленно.

– Ты объявишь Луизе, что я ей отказываю от места, и потребуешь, чтобы она собрала мои саквояжи.

Легко сказать, подумал я, знала бы ты, любезная Натали, кто на самом деле твоя Луиза… Там ведь и до драки может дойти…

Однако я, чтобы не будить преждевременных подозрений, согласился принести вещи, потом как мог утешил Натали и заплатил немного доброй девке, чтобы она пустила меня на ночь в подвал. Тут вышло недоразумение – девка не сразу поняла, за что ей дают деньги, и попыталась отвести меня в свой уголок. Я держал перед ней речь на немецком языке о невозможности таких амурных подвигов, она же, кажется, объясняла мне по-латышски, что ее такая сумма вполне устраивает. Насилу я от нее отбился и улегся на скамье, завернувшись в то самое теплое наплечное покрывало, в которое кутались мы с Натали.

А наутро явился Бессмертный.

Сержант наведался в погребок и просил позвать меня так, как если б точно знал – в ином месте меня быть не может.

Я обрадовался ему, уселся вместе с ним в уголке и, отложив до поры отчет о своем розыске, приступил к делу, которое казалось мне важнейшим.

– Бессмертный, выручайте! Мне надобно, чтобы Вихрев и Сурков срочно прибыли сюда! – быстро сказал я.

– Надобно – а для какой надобности? – осведомился Бессмертный.

Я вздохнул и развел руками.

– Сдается, вы собрались наделать дурачеств. Не угодно ли вам все-таки растолковать мне суть дела?

Я покраснел. Сейчас мне затея с разбойничьим налетом на мастерскую ювелира и самому вдруг показалась ребяческой. Но я не видел иного способа вернуть драгоценности.

– Клянусь, я безмерно хочу все вам рассказать. Но дама…

– Морозов, попытайтесь рассуждать логично. Вы не иголка в стоге сена, а русский дворянин, и если мне захотелось бы узнать всю вашу подноготную, в течение недели я получил бы ее – возможно, в виде разрозненных кусков, но составить их вместе недолго. Ваша дама примчалась к вам из Санкт-Петербурга, где вас не было, поди, лет шесть. Стало быть, вы познакомились с ней в юности, возможно, хотели на ней жениться. В ваше отсутствие ее, сдается, благополучно выдали замуж. Как вы полагаете, трудно ли будет узнать имя дамы человеку, который сумеет расположить к себе ваших родственников, а наипаче всего – матушку вашу?

Тут я беззвучно вознес к небесам такую молитву:

«Господи, сделай так, чтобы Бессмертный сам докопался до правды и сообщил ее мне с торжеством! Тогда совесть моя будет чиста, и я смогу рассказать ему все подробности этой нелепой истории, не дожидаясь отъезда Натали!»

Возможно, сержант умел читать мысли, потому что усмешка его была весьма сочувствующей.

Тут подошел добрый Ганс и осведомился, не угодно ли господину Бессмертному отведать блюда, которое изготовили ему самому на завтрак, но в таком количестве, чтобы досталось и благородным посетителям кабачка.

– Коли растапливать печь, то тепло должно использоваться полностью, равным образом и пространство, которое можно уставить горшками, – сказал он. – Сие есть похвальная экономия. Тем более что свинина сейчас недорога – в предместьях закололи немало скота, поскольку неведомо, как теперь его содержать и чем кормить.

Бессмертный на неплохом немецком языке отвечал ему, что будет рад позавтракать за приемлемую цену. И нам обоим принесли два глиняных горшка под глиняными же крышками, раскаленными настолько, что снимать их следовало через толстую тряпочку. Это был знаменитый немецкий айнтопф, что означает – один горшок, нечто среднее между похлебкой и горячим мясным блюдом. Его готовят из разных составляющих, но суть одна – недостаточно густо, чтобы считаться, допустим, тушеным мясом, и недостаточно жидко, чтобы представлять собой похлебку. На сей раз айнтопф состоял из жирной свинины и квашеной капусты, приправленных луком, чесноком и молотым тмином. С ломтем хорошо пропеченного хлеба это было кушанье, может быть, недостойное утонченного дамского вкуса, но приятное, наваристое и сытное. Тем более что в горшок входило чуть ли не полтора фунта этой утехи добрых бюргеров.

– Вернемся к нашим баранам, – сказал Бессмертный, когда мы не просто опустошили горшочки, но и выскребли из них ложками каждое капустное волоконце. – Что вам удалось узнать о человеке, который рассказал полицейским служителям, как вы метались вокруг амбара и всех одолевали расспросами?

– Бессмертный, вы не поверите, но этого человека я пытался убить…

– Любопытно… и по-своему логично…

– Да нет же! Он – тот самый, в чьем убийстве меня обвиняет Вейде. Помните? Две немки и русский человек, которого я ударил кортиком в амбаре Голубя…