Далия Трускиновская - Рижский редут

Он несколько удивился, обнаружив гостя. Он честно заявил, что не помнит меня и не знает. Тогда и я честно повинился: дал его бабе полтину, чтобы никуда меня не гнала, поскольку слоняться вокруг складов мне неохота – мало ли что подумают сторожа, ворья теперь в Риге довольно.

– Так чего ж ты от меня хочешь? – спросил Андрюшка, малый невысокий, но плечистый и сварливый. Да еще добавил гнилых словечек, не стесняясь жены.

– Потолковать надо. Ответишь мне – будет еще полтина.

– Ну, садись.

Мы сели к столу.

– Ты третьего дня или раньше продал одному человеку две связки свеч вместе с коромыслом, – сказал я. – И уговорился с ним, что не будешь какое-то время ходить по Столбовой улице и поблизости.

Я не был уверен, что свечные торговцы поделили город на участки, но так должно быть во избежание ссор из-за переманивания постоянных покупателей. Сдается, я не ошибся.

– Этот человек, покупатель твой, натворил дел. Свечи твои нашли в кустах на гошпитальном кладбище. Там была драка, и человек тот, как можно догадаться, кого-то порешил. Для того-то я тебя и ищу…

– Так ты из полиции? – недоверчиво спросил он.

– Выше поднимай. Из военной полиции.

– Вот черт…

– Опиши-ка того человека, да поточнее!

Про военную полицию рижане знали единственно то, что она существует и занимается делами государственной важности. Я и сам-то о ней знал примерно столько же. Это меня и выручило, я принял вид самоуверенный и неприступный, а если бы знал, как близко от меня находятся подлинные офицеры военной полиции Первой западной армии, которые тогда были под началом Якова Ивановича де Санглена, то поостерегся бы пороть горячку.

– Ростом он с тебя, сударик, будет… Волосом потемнее… – Андрюшка, вспоминая внешность покупателя, явно маялся, но я был неотступен.

Наконец он закричал, что более ничего не знает. Но примет было довольно, чтобы опознать Мартына Кучина.

– И где вы сговаривались?

– Да где, как не в корчме!

– Кто кого в корчму повел?

– Он – меня.

– Поил тоже он?

– Не я же!

– И что, как корчмарь его принимал? Знакомцы они?

– Знакомцы… – подумав, сказал Андрюшка. – Он корчмарю – запиши, мол, на меня. А тот – ага…

– И как-то тебе этот господин объяснил, для чего ему маскарад понадобился?

– Чего?

– Рядиться свечным торговцем на кой черт?

– Так это просто! – обрадовался Андрюшка. – Он к бабе подбирается! А баба замужем! А со свечами он в любой двор войдет, и никто на него не подумает! Марфушка, пошла вон!

Это относилось к юной супруге, которая внимательно нас слушала, а как дошло до любовных шашней – сделала от любопытства лишний шаг и оказалась замечена.

Я расспросил о корчме. Эти заведения носили свои названия и были известны до такой степени, что служили ориентирами и для военных. Я сам впоследствии видел в сводках названия не села или мызы, а, скажем, Воронью корчму или Волчью корчму. Та, где свил гнездо Мартын Кучин, именовалась Сорочьей. Там держали в клетке ученую сороку.

Я предупредил Андрюшку, что еще, возможно, навещу его, и пошел прочь.

Нужно было придумать, как подобраться к приказчику Аввакуму.

Если он где-то спрятал раненого Яшку, то сам его, надо полагать, навещает. Яшка – человек грамотный, он и по-немецки, насколько я знал, может записочку прочитать, особливо если внятными буквами. Что, коли у Яшки была не одна зазноба-немочка?

Я решил написать ему письмо и передать с Аввакумом, но вот каким должно быть содержимое этого письма – понятия не имел. В конце концов я решил поделиться этой затеей с Бессмертным, когда он появится, и вздохнул с облегчением: сделано немало, можно бы и отдохнуть. Раз Бессмертный у нас такой мастер логики, пусть он и придумывает, как использовать Сорочью корчму, Мартына Кучина и приказчика Аввакума, чтобы объяснилось наконец Яшкино вранье полицейским.

И я отправился в погребок на Швимштрассе – наконец поесть так, как требуется человеку, который весь день носился по городу и нагулял себе зверский аппетит.

Странное дело – война вызвала в людях какое-то скверное оживление. Русский человек в беде, махнув на все рукой, говорит: пропадай, моя телега! Но это была не известная мне бесшабашность. Другая русская пословица гласит: кому война, а кому мать родна. И она была ближе к истине. Как только стало известно о начале военных действий, явились знатоки арифметики, отлично умеющие сосчитать, что и почем следует скупить по дешевке, чтобы позднее продать с прибылью нуждающимся. Жители Рижской крепости, едва лишь проведав о том, что предместья будут поджигать, тут же увеличили цены на жилье и приспособили под проживание все закоулки. Те, кто сразу сделал запасы, радовались – цены на провизию росли. Те, кто при пожаре лишился припасов, покупали их теперь втридорога. Я к тому клоню, что у многих горожан появились шальные деньги, и люди, бывшие примерными семьянинами, которые навещали любимый кабак раз в неделю, вдруг принялись кутить. Видимо, всю жизнь они наивысшим счастьем для смертного полагали ежевечерние пьянки, и вот мечта сбылась.

Погребок Ганса был полон. Но я уже знал, где можно сесть вдали от гуляющих бюргеров и айнвонеров, чтобы при свете огарка нанести на мой план расположение, пусть весьма приблизительное, Андрюшкиного подвала.

Добрая девка обрадовалась мне чрезвычайно. Я уже начал разбирать большую половину ее речей. Она сообщила, что мало беспокоится о хозяйском недовольстве и отважно приютит меня в большом погребе на лавке, а то и в своей конурке. Это было очень кстати. Я спросил ее о той фрау, которую хозяин поместил на чердаке. Девка отвечала, что сама относила фрау кучу старых русских и немецких альманахов, назначенные хозяином для растопки. Это меня немного утешило – значит, Натали хоть чем-то развлечется. Я понимал, что следовало бы зайти к ней, но что-то в душе моей отчаянно сопротивлялось. Я все яснее видел, что пути наши разошлись. И мне казалось диким, что из-за этой женщины я едва сдуру не застрелился. Она была хороша собой, она примчалась ко мне, словно бы в вознаграждение за мои муки, она готова была добиваться от мужа развода, а я отчетливо видел, что былое должно оставаться былым – и не более того…

Народу в погребке набралось превеликое множество, в том числе и военных. Служба службой, но если есть место, где наливают, служивый проберется туда хоть сквозь замочную скважину. Поэтому я и не очень обеспокоился, когда рядом со мной сел казак в синем чекмене, а другой – напротив. Я продолжал черкать пером по своему плану улиц и погребов. Один лишь он и был освещен огарком.

– Ну, Морозка! – услышал я. – Ну, злодей! Своих не признает!

Я подпрыгнул.