Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)

Эпоха процветания и ложного мира длилась до бегства короля в Варенн в июне, которое явилось результатом тайных поездок между Парижем и Кобленцем. Это предательское бегство уничтожило последние иллюзии. Кончилось мирное время, начались волнения. Позорное возвращение под конвоем его величества, походившего на сбежавшего школьника, которого ведут домой, чтобы высечь розгами, и все последующие события того года, вплоть до роспуска Учредительного собрания, уже описаны другими авторами, к тому же они почти не связаны с нашей историей, так что я избавлю вас от повторения.

В сентябре было распущено Учредительное собрание, поскольку его работа была завершена. Король явился в Манеж, чтобы принять конституцию и подписать ее. Революция действительно закончилась.

Последовали выборы в Законодательное собрание, в котором Андре-Луи снова представлял Ансени. Поскольку в Учредительном собрании он был всего лишь преемником депутата, на него не распространялось действие декрета, принятого по предложению Робеспьера и заключавшегося в том, что члены Учредительного собрания не могут быть избраны в Законодательное собрание. Если бы Андре-Луи соблюдал не только букву, но и дух закона, он бы уклонился от переизбрания. Но его так горячо желал Ансени и так уговаривал Ле Шапелье, вынужденный уйти в отставку, что он сдался. Это никого не задело: подвиги паладина третьего сословия сделали его популярным среди всех партий, даже партии прежней правой. Якобинцы, в клубе которых он дважды выступал, приняли его хорошо, и он пользовался у них большим авторитетом. В те дни от него ожидали великих деяний. Пожалуй, и он ожидал от себя того же, ибо честно признается, что в те времена разделял общее заблуждение, будто революция закончилась и Франции нужно лишь руководствоваться статьями конституции, которая была ей дана.

Андре-Луи вместе с прочими упустил из виду два момента: во-первых, двор не захочет принять нововведения, а во-вторых, у нового Собрания нет опыта, необходимого, чтобы справиться с интригами двора. Законодательное собрание состояло из молодых людей, лишь немногие из них были старше двадцати пяти лет. Преобладали адвокаты, и в их числе – группа адвокатов из Жиронды, [156]вдохновленных возвышенными республиканскими идеями. Но эти адвокаты были молоды, у них не было опыта ведения дел, и теперь они беспомощно барахтались, поощряя своими ошибками партию двора к возобновлению борьбы.

Сначала это была словесная, газетная битва, в которой участвовали такие газеты, как «Друг короля» и «Друг народа». Последнюю газету недавно с неистовым пылом начал выпускать филантроп Марат.

Нервы общества, которое держали в постоянном напряжении революция и контрреволюция, могли сдать, и тогда разразился бы кризис. А теперь пол-Европы стремилось наброситься на Францию, желая наказать ее за французского короля. Этот ужас повлечет за собой все грядущие ужасы. Ситуация была на руку Маратам, Дантонам, Эберам и всем остальным экстремистам, которые подстрекали толпу.

И вот в то самое время, когда двор занимался интригами, когда якобинцы, возглавляемые Робеспьером, вели войну с жирондистами, которые под предводительством Верньо [157]и Бриссо [158]искали себя, когда фельяны [159]воевали с теми и другими, когда на границе был зажжен факел войны с другими странами, а дома тайно разжигался факел гражданской войны, Андре-Луи пришлось уехать из самого центра событий.

Духовенство раздувало повсюду контрреволюционные беспорядки, и нигде они не были так остры, как в Бретани. Считалось, что Андре-Луи пользуется в своей родной провинции влиянием, и вполне естественно, что комиссия двенадцати в ранние дни жирондистского министерства попросила его, по предложению Ролана, [160]поехать в Бретань. Он должен был мирными средствами – насколько это возможно – бороться с вредными влияниями.

Муниципалитеты имели вполне определенные полномочия на этот счет, но многие из них сами не внушали доверия из-за своей странной инертности, поэтому необходимо было послать представителя с самыми широкими полномочиями, чтобы обратить внимание муниципалитетов на опасность роста реакционных настроений. Желательно было, чтобы Андре-Луи действовал мирными способами, но он был вправе прибегать и к другим мерам, что ясно из приказов, которые он при себе имел. Эти приказы именем нации предписывали всем французам оказывать ему всяческое содействие и предостерегали тех, кто попытается чинить препятствия.

Итак, Андре-Луи стал одним из пяти полномочных представителей, которые в ту весну 1792 года, когда на площади Карусель было сооружено орудие безболезненной смерти доктора Гильотена, были направлены с одинаковым заданием в провинциальные департаменты. В известном смысле они были предшественниками тех представителей, которые столь широко распространились при Национальном конвенте.

Учитывая то, что случилось в Бретани впоследствии, нельзя сказать, чтобы миссия Андре-Луи оказалась особенно успешной, однако это не имеет прямого отношения к нашей истории. Он пробыл в Бретани месяца четыре и, задержавшись там еще, быть может, добился бы бо́льших результатов, если бы в начале августа его не отозвали в Париж. Там назревала беда более грозная, чем беспорядки в Бретани, и политическое небо над столицей покрыли тучи более черные, чем за все время с 1789 года.

Дорожный экипаж уносил Андре-Луи на восток, и он видел повсюду признаки надвигавшихся бедствий и внимал слухам о них. В Париж – эту пороховую бочку – был опрометчиво брошен факел. Этим факелом явился манифест их величеств прусского короля и австрийского императора, в котором ответственными за случившееся объявлялись все члены Национального собрания, департаментов, районов, муниципалитетов, мировые судьи и солдаты Национальной гвардии. Далее сообщалось, что Париж будет предан военной экзекуции.

Это было беспрецедентное объявление войны – не всей Франции, а ее части. Поразительно, что этот манифест, опубликованный в Кобленце 26 мая, стал известен в Париже уже 28 мая. Это наводит на мысль, что правы те, кто считал его источником не Кобленц, а Тюильри. «Мемуары» госпожи де Кампан [161]с головой выдают королеву, которая имела план военных действий, составленный пруссаками, стоявшими на французской границе в полной боевой готовности. Методичные пруссаки при составлении плана указывали точные даты, и ее величество была в курсе всех деталей. В такой-то день прусские солдаты будут под Верденом, такого-то числа – под Шалоном, а тогда-то – под стенами Парижа. Буйе поклялся, что от Парижа камня на камне не останется.

А Париж, получив манифест, понял, что это вызов на бой, брошенный не Пруссией, а старым ненавистным режимом, который, казалось, навсегда смела конституция. Франция наконец-то поняла, что конституцию приняли только для виду и единственный выход – восстание. Нужно опередить иностранные армии, посланные для усмирения. В Париже еще оставались федераты, приехавшие из провинции на национальный праздник 14 июля, и в их числе – марсельцы, пришедшие с юга маршем под свой новый гимн, [162]который вскоре отзовется таким ужасным эхом. Их задержал в столице Дантон, предупрежденный о том, что готовится.