Николай Панов - Дети Чёрного Дракона

Уже начало смеркаться, когда запыленный путник в платье китайского офицера взобрался на глинистый холм, служащий подножьем освещенного храма Справедливости. Несколько секунд он нерешительно рассматривал узорные выцветшие колонны и полукруглые тройные ворота входа. Затем вошел внутрь.

Как-то раз, в одном из разговоров, убитый Ли-Хуен-Ченг рассказал Львову о храме Справедливости и о находящемся под ним заброшенном подземелье Ху. Еще тогда Львов уловил в его словах некоторый оттенок преднамеренности. И теперь, шагая по каменному, покрытому толстым ковром грязи полу, он восстанавливал в памяти отдельные моменты рассказа.

Он чиркнул спичкой.

Прямо перед ним на массивном возвышении, образующем полукруг, возвышались семь темных божественных статуй. У средней, усевшейся по-турецки и сложившей на животе руки, раскосое лицо с закрученными усами, оскаленными зубами и приплюснутым носом страшно смотрело перед собой широко открытыми, выкаченными глазами. Другие шесть, — помощники бога Справедливости, грозно протягивали к предполагаемому преступнику неподвижные, каменные руки. Вся группа производила, действительно, устрашающее впечатление.

Китайские кумирни славятся своей исключительной запущенностью. Шагая по грудам мусора и нечистот, Львов обошел алтарь, за которым оказался узкий проход внутрь. Он двинулся по этому проходу.

Справа открылась уходящая вниз узкая дыра. Львов нащупал пергамент в одном кармане и револьвер — в другом. Начал спускаться по широким ступенькам невидимой лестницы.

От спуска шел коридор вправо. Через несколько поворотов вдали замерцал красноватый свет. Львов подкрался ближе и замер перед открывшейся бредовой картиной.

В круглой, освещенной дымящимися факелами пещере спускалась с потолка толстая цепь, нижним концом охватывавшая шею обнаженной человеческой фигуры. Концами ножных пальцев подвешенный упирался в землю. Судя по равномерному вздрагиванию тела, он был жив. А приглядевшись внимательнее, Львов увидел, что под его голыми ногами тлела груда углей, от которых шел запах паленого человеческого мяса. На волосатой груди казненного была сделана крупная китайская надпись.

Голый человек вдруг схватился руками за цепь и, поджав обуглившиеся ступни, закачался из стороны в сторону. Но недостаток сил снова заставил его принять прежнюю позу. Он вытянулся опять, упираясь изуродованными ступнями в тлеющие уголья.

Львову сделалось не по себе. Он зашагал от пещеры, испытывая головокружение и сильную тошноту. Освещенное отверстие исчезло за поворотом. Послышались странные звуки как бы падающей вниз земли. Он шагнул еще и вздрогнул. Вытянутая нога не нащупала твердой поверхности!

Вспыхнувшая спичка разорвала тяжелый мрак. Рука, державшая ее, заметно дрожала.

Было ясно, что пол коридора провалился в двух местах. Он стоял на маленькой площадке, с боков которой возвышались стены, а обе стороны обрывались в бездну неизвестной глубины. Из бездны дул сырой, холодной ветер.

В мозгу Львова мелькнули обрывки воспоминаний. А вдруг это не так? Тогда конец. Но в таких случаях главное — не проявлять колебаний! Он вытянул руки и прыгнул в холодную пустоту.

Он пролетел не более двух аршин. Придвинувшееся дно ударило его по всему телу. Он лежал плашмя, в то время как холодные, липкие, светящиеся пальцы ощупали его сразу по всем направлениям.

Схватился за карманы. Револьвер, документ и спички исчезли. Но темнота вдруг исчезла тоже, вытесненная светом, лившимся из невидимого источника.

Перед ним стоял почти обнаженный мускулистый монгол, направлявший в грудь пришельца острие кривого меча; страшно гримасничая, он подался ближе. Львов взглянул на землю и увидел такой же меч, лежавший у его ног. Он наклонился и ловко отбил направленный в голову удар нападавшего.

Фехтование разгоралось. Львов перешел в наступление, воскрешая в памяти уроки, полученные в юнкерском училище. Мрак. Меч с силой вырвало из ослабевших пальцев. Чьи-то руки подхватили и понесли покорное тело. Затем бросили на землю и сжали со всех сторон, лишив возможности малейшего движения…

Нельзя сказать, чтобы за все это время Львов переживал приятные ощущения. С одной стороны, он сразу догадался, что «дети черного дракона», наподобие европейских масонов, испытывали, достоин ли вновь поступающий сделаться членом тайного общества. Все случившееся с момента вступления в подземелье было приблизительно знакомо ему по книгам. Но, с другой стороны, что стоит окаянным азиатам и в самом деле прикончить ненавистного белого? И что только заставило ввязаться в эту грязную историю!

Его неприятные ожидания отнюдь не рассеялись, когда свет блеснул снова и он, беспомощно пригвожденный к земле, увидел над собой высокий свод закопченной пещеры, две свирепые широкие физиономии, склонившиеся над ним, и отточенное лезвие ножа, занесенное костлявой рукой у самого его горла.

Внимание заполнил какой-то монотонный голос, звучавший в близком расстоянии. Чтение, — судя по вычурному старинному слогу, это было чтение, — производилось, несомненно, для него. Он услышал:

«И сказали приехавшему из-за океана послы могучего императора Мии: «Уйди, потому что страна спящего Дракона закрыта для людей с белой кожей и черной душой. Ты привез нам то, от чего сладко становится телу мудрого и глупца, и мысли уносятся в небесные страны. Увези эту вещь — чувствует народ великого Дракона, что только позор и слабость принесет она нашей стране». Но человек с большой джонки не послушался мудрой просьбы.

Он сказал: «Груз моего корабля тяжел и нуждается в выгрузке. Все мои сбережения потрачены на покупку этого груза. Позволь, о, император, обменять мой опиум на легкие шелка и тяжелые серебряные слитки твоих подданных!» И разгневался император, потому что мог читать в будущем. И послал воинов прогнать в зеленую бесконечность человека — хозяина большой джонки — первого, указавшего дорогу тысячам пришедших потом. И приказал потопить его сладкую отраву.

И человек с корабля — свирепый белый дьявол Ка-пи-тан Лайон, не испугался гнева императора. Принесли его рабы длинные трубы, выбрасывавшие огонь и железо и истребили слуг Дракона. Обменял пришелец свои товары на мягкий шелк и тяжелое серебро. И ушел в океан — в бесконечную зеленую бездну — первый из тысяч, пришедших потом.

Проходили дни. Проходили года. Проходили столетия.

Цин сменил Мия. Цина сменил восставший народ. Но одинакова власть белых дьяволов. Одинакова.