Дмитрий Агалаков - Принцесса крови

— Отдай щит Жюльену и садись на коня! — быстро проговорил Рене.

Жанна, еще не пришедшая в себя, захлопала глазами.

— Быстро! — повторил он. — И дайте ей копье!

Девушка все поняла. Жюльен придержал стремя, Жанна запрыгнула в седло. Оруженосец подхватил ее щит, вручил ей чужое копье, и Рене вместе с Жанной, он на белом коне, она — на черном, подняв турнирные копья вверх, объехали ристалище. И тогда все мужчины и дамы, сидевшие на трибуне, встали, встречая триумфаторов еще более оглушительными овациями.

— Этот день ты не забудешь никогда в жизни! — бросил Жанне счастливый Рене Анжуйский. — И я тоже!

Едва только герцог Барский и Дева вместе оказались на поле, помрачневший Пьер де Монтон-Монротье незаметно покинул ристалище. Он понял — удача изменила савойцам и бургундцам. И оказался прав. Еще час шли бои, но с минуты триумфа Рене и Жанны гости Лотарингии больше не выбили из седла ни одного своего противника, а сами еще не раз оказывались на разрытой конскими копытами заснеженной земле.

В этот вечер Жанна появилась перед двором герцога Карла Второго остриженной под мальчика, а вернее — под воина, отчего черный берет оказался ей еще более к лицу.

— Вы нам преподносите все новые сюрпризы! — пораженный не только ее мужеством, но и новым обликом, во время пира сказал старый герцог Лотарингский. — Вы украсили наш турнир, как роза, что способна украсить любую зиму!

— Благодарю вас, герцог, — поклонилась Жанна.

— Но если вы собираетесь отбить всех наших поклонников, — добавила Анизон дю Мэй, наблюдая, сколько внимания уделяют их гостье, — то помните, на мужскую благосклонность надо отвечать, хотя бы иногда. — Ее глаза лукаво блестели. — Хотя бы одному избраннику.

— Уверена, вы об этом никогда не забывали, дама дю Мэй, — все, что нашлась ответить Жанна.

Ей была неприятна эта роскошная женщина, которую, безусловно, вожделели многие мужчины. Она, как спелый плод, источающий сок, источала все то, от чего отказалась Жанна — отказалась во имя Бога, своего предназначения. И чего иногда ей так не хватало, ведь тот же Господь родил ее женщиной. И как она могла понять по взглядам мужчин — прекрасной и желанной.

Изабелла Лотарингская и две девицы, как и в предыдущий день, вручали награды — это были три драгоценных камня. Изумруд достался Рене Анжуйскому, сапфир — Пьеру де Монтон-Монротье, алмаз — Жанне Деве.

День закончился танцами и общим весельем. Правда, многих участников турнира не было на этом пиру — за ними ухаживали пажи, лекари и слуги. Одним из таких был и Ришар де Сюрьенн, которому досталось от герцога Барского. Не пришел на вечер и Эмон де Маси — поражение, нанесенное женщиной, да еще той, в которую он влюбился против своей воли, так сильно подорвало его мужскую гордость, что он, едва пришел в себя, собрал сундуки и уехал в Савойю. Но перед отъездом он дал себе рыцарский обет, что завоюет сердце воинственной амазонки. Чем не смысл для дальнейшей жизни?

Турнир подошел к концу, рыцари разъезжались по своим замкам. Но Рене Анжуйский не торопился прощаться с Жанной и ее провожатыми. Молодой герцог дал слово посвятить ее во все премудрости придворной жизни — с играми, искусными реверансами, тонкостями общения.

— Дерешься ты не хуже любого рыцаря, — сказал Жанне новый ее друг. — Но я отпущу тебя в Шинон к своей матери только после того, как ты овладеешь всеми этими искусствами, которые необходимы при королевском дворе так же, как меч и копье — во время битвы. Тем более что под Орлеаном дела идут в пользу дофина. Насколько мне известно, его капитаны стягивают туда все новые войска. Поэтому Орлеан подождет, а мы с Изабеллой займемся твоим образованием.

Жанна согласилась. В Нанси с девушкой остался Жан де Новелонпон, а Бертран де Пуланжи уехал в Вокулер исполнять свои обязанности конюшего.

Но Рене Анжуйский оставил свою гостью в Нанси не только затем, чтобы она постигала придворные науки. С Бертраном де Пуланжи он отправил письмо к Роберу де Бодрикуру, который должен был со своей стороны направить его еще дальше — в Шинон, ко двору Карла Седьмого, где от Рене дожидалась вестей его мать. В письме Иоланде Арагонской Рене Анжуйский едва сдерживал восхищение своей гостьей. Он перечислил ее заслуги, где мужество и честь занимали первое место, описал внешность, черты характера. А в конце добавил: «Милая мать! Жанна — не просто принцесса. Она и впрямь — промысел Божий».

Теперь ему нужно было дождаться ответа. Иоланде Арагонской предстояло убедить безвольного Карла в своих добрых намерениях относительно его шаткой короны, выкрутить руки Ла Тремую, который противился любому ее желанию, а заодно и архиепископу Реймсскому, и только потом дать добро на приезд спасительницы Жанны Девы.

Наступивший февраль вдохнул в орлеанцев надежду на скорое освобождение от нависшей над их головами угрозы. В первых числах февраля коннетабль Шотландии Джон Стюарт привел в город тысячу шотландских стрелков, за ним в Орлеан вошла рота гасконцев Ла Ира и д, Альбре. Теперь у орлеанцев был гарнизон в две с половиной тысячи бойцов и трехтысячное ополчение. Это уже настоящее войско! Расстановка сил была такова: четыре тысячи англичан против пяти с половиной тысяч французов. А тут еще пришло известие, что Шарль де Бурбон, граф Клермонский, ведет под Орлеан три тысячи овернских дворян, но войско его сильно растянулось на марше. Уже никто не сомневался — песенка англичан спета. К тому же французам помогал холод. Окрестности Орлеана были разрушены, все постройки сожжены. С крепостных стен осажденные с удовольствием наблюдали, как англичане вырывают подпорки с ближайших виноградников Сен-Ландра и Сен-Жан-де-Ле-Рюель. На дворе был январь, и несчастным годонам, засидевшимся под городскими стенами, нужно было разводить костры, чтобы как-то согреться.

Воодушевление было велико — все ждали второго Монтаржи.

11 февраля авангард графа де Клермона обнаружил, что к Орлеану идет крупное подкрепление англичан с обозом. Так оно и было: в деревне Рувре на ночь остановилось полторы тысячи англичан, пикардийцев и нормандцев, которых возглавлял осторожный и опытный полководец Джон Фастольф, друг убитого при Боже герцога Кларенса. Вышедшее из Парижа войско тащило за собой грандиозный по объему и однообразию провиант — триста повозок, нагруженных копченой сельдью в бочках, для войска графа Суффолка. Приближался Великий пост, и английские солдаты, как истинные христиане, ни в коем случае не должны были есть мяса. Граф де Клермон послал гонцов в Орлеан сообщить об этом открытии — на подходе англичане, их надо во что бы то ни стало уничтожить, но его сил для этого недостаточно. План де Клермона был ясен, как день: объединив силы, они нападут на англичан по дороге, пока те не дошли до своих.