Дмитрий Агалаков - Солдаты эры Водолея

Девушка закрыла глаза — зажмурила их. Дрожь пробежала по ее телу. Затем еще раз, но сильнее. Она закусила губу. А потом юная прорицательница закричала — сильно, громко, и от ее крика заложило уши. Туск отступил, отступил и Варений, споткнулся о ветку и растянулся в траве.

Прозерпина стремительно разжала руку, отбросила амулет. Сверкнув на солнце, проникавшем сюда редкими лучами через ветви деревьев, он упал в траву.

Лонгин прижал Прозерпину к себе, прижал сильно, а девушку все еще трясло, и слезы катились из ее глаз.

— Зачем, зачем вы мне дали его? — плача, твердила она. — Зачем, о боги!..

— Что ты видела?

— Я видела замок в песках, — прошептала она и покачала головой. — Там живет он…

— Кто? — нахмурился Лонгин.

— Он, — повторила она и указала пальцем на обелиск — на черное чудовище с головой животного и туловищем человека.

— Но кто ему эта девушка? — спросил Лонгин. — Нигде ни одной надписи…

— Я видел на рукояти меча несколько слов, — сказал Александр.

— Достань его нам, Аристарх, — приказал сенатор.

Испытанный воин тяжело вздохнул, вновь спрыгнул в могилу. Взяв меч за лезвие, тронутое ржавчиной, он осторожно положил его на край могилы. Выбравшись, передал хозяину. Лонгин всмотрелся в чужую надпись, губы его зашевелились.

— Это на финикийском, — проговорил он. — Надпись гласит: «Любимой дочери от слуги Дракона».

— Она — его дочь? — Варений вначале взглянул на могилу, затем на обелиск. — Дочь этого чудовища?!

— Пожалуй, да, — кивнул Лонгин.

— Не стоило мне приводить вас сюда, — покачал головой Туск. — Не стоило покупаться на ваши деньги. — Он с опаской взглянул на черный обелиск с высеченной на нем фигурой получеловека, полузверя. — Знаю, это проклятие отныне будет с каждым из нас!

Они решили заночевать в городке Лигуриусе. Туск с ними не остался — он уехал сразу после обеда на купленной для него лошади. Старый этруск, привычный ко всякому, больше не хотел иметь дела с могилокопателями и чародеями. Этакой прыти от римлян он никак не ожидал! Да и сам он больше не был им нужен.

— Что дальше? — спросил вечером за столом в таверне Александр. — Прозерпине пора возвращаться домой?

Девушка, которая уже успела прийти в себя, кивнула:

— Наверное, пора. Уверена, Юпитер позаботится о моем дедушке, но и мне не стоит забывать о нем.

— У меня к тебе последняя просьба, милая Прозерпина, — сказал Лонгин.

— Да? — взглянула она на него.

— У тебя великий дар, я это понял, как только мы открыли гробницу и увидели золотого дракона. Но когда он оказался у тебя в руке, сомнений у меня не осталось. Ты превзошла своего деда, знаменитого авгура Маруллуса. Так вот, Прозерпина, я больше не буду просить тебя брать этот амулет в руки — он жжет твое сердце и ранит душу. Но ты можешь представить себе другое, о чем я расскажу тебе…

В этот же вечер, оставшись с Прозерпиной наедине, Лонгин рассказал ей о человеке, который обладал великим Оружием.

— Мне нужна кровь жертвенного петуха, — сказала девушка.

— А мне кажется, она не нужна тебе, — улыбнулся Лонгин. — Твой дар сильнее, чем птичьи потроха. Оставь их кухне и прислушайся к своему сердцу. Его имя — Доротеос.

— Хорошо, — сказала она. — Я последую вашему совету.

И когда он закончил, девушка закрыла глаза и долго сидела так, не произнося ни слова. А потом открыла глаза, в которых эхом отозвались тревога и боль, и сказала:

— Я знаю, где он жил…

— Жил? — переспросил Лонгин.

— Да, — ответила она. — Его больше нет в этом мире. Но есть другой человек, который сможет поведать о нем.

— А Меч? — спросил сенатор.

— Он там, где живет чудовище, которое мы видели на обелиске.

— Этого не может быть, — возразил Лонгин.

— Почему? — удивилась Прозерпина.

Константин Лонгин не знал, поймет ли она его. Вряд ли! Как было объяснить этой девочке, что стоит за подобным оружием. Как было рассказать ей о Великой битве, ведь она верила в сонм богов, сластолюбивых и порочных, отважных и дерзких, трудолюбивых и благородных, одним словом, так похожих на людей. На самых обычных людей!

— Этот мир изменил бы свой лик, девочка, будь он у него, — вздохнул Лонгин. — Изменил в худшую сторону. Ты уверена, что не ошиблась?

— Я сказала только то, что увидела, — ответила внучка авгура Маруллуса. — А вы оказались правы, мне не нужна петушиная кровь и кофейная гуща. — Она улыбнулась. — Я рада, что отважилась поехать с вами, сенатор Лонгин.

Патриций с благодарностью привлек девушку к себе, по-отечески поцеловал в темечко. Теперь им оставалось передать Прозерпину с рук на руки ее деду Маруллусу и продолжить путь.

Из Рима четверо путешественников устремились на юго-запад Апеннин, в портовый город Кротон, откуда и отплыли в Грецию. За семь дней они пересекли Ионическое море, обогнули остров Кефаллению и вошли в пролив, разделяющий материк и полуостров Пелопоннес. И еще сутки спустя вышли на берег вблизи Платеи.

Через три дня, в начале августа, путешественники подъехали в древним Афинам. Некогда этот город составлял славу европейской цивилизации, а теперь оказался всего лишь еще одной провинцией Рима. Но Афины не утратили былой красоты — мудрые римляне никогда и ничего не разрушали без нужды! Над невзрачными домами простых граждан, сложенных из белого камня, поднимались величественные храмы, исполинские статуи богов, роскошные портики — места полуночных свиданий, и алтари, столь любимые греками.

В толчее Панафинейской улицы, на стороне, противоположной Одеону, где шумел базар, они отыскали дом, обросший темным плющом.

Им открыла дверь смуглая молодая женщина с черными волосами, в коротком грубом хитоне, по всему — служанка.

— Кто там? — прозвенел девичий голос из дома.

— Римляне! — отступая, громко и с опаской ответила служанка.

К ним торопливо вышла девушка лет шестнадцати, в расписном ионийском хитоне с длинными широкими рукавами.

— Кто вам нужен? — спросила она.

Мужчины переглянулись.

— Мы можем войти? — спросил Лонгин.

— Но мы ли нужны вам? — тоже отступая, спросила девушка, еще надеясь, что римляне ошиблись.

— Как зовут тебя? — не отставал Лонгин.

— Эвлалия, — ответила девушка.

— У тебя есть мать?

— Моя мать умерла. У меня есть бабушка, но она очень больна…

— Скажи, как ее имя?

— Феодора.

Лонгин кивнул товарищам. Он вошел первым, за ним последовали остальные.

— Мы хотим поговорить с ней, — сказал сенатор.

— Поговорить — о чем? — спросила девушка. — Ей очень плохо, правда! Клянусь Афиной!

— Есть о чем, Эвлалия, — сказал пожилой гость. Он старался быть грозным, но в меру. — Я — сенатор Рима и наделен большими полномочиями, поэтому лучше предупреди о нас свою бабушку. Мы пришли с добром. Всего лишь несколько вопросов, которые касаются даже не ее, а человека, которого она когда-то знала. Ступай же, Эвлалия.