Виктор Вальд - Проклятие палача

Гудо устало натянул на свою огромную голову синий капюшон. Скоро подадут команду, и галера полетит к острову Парос, где выбросит своих гребцов в пасть страшных пещер. Только не об этом сейчас думал Гудо. Он сейчас был не среди волн Греческого моря, и ему уже не были слышны слова Ральфа:

– Мне кажется он не совсем сумасшедший.

– Наверное, людоеды тоже бывают мудрецами, – с усмешкой ответил Весельчак.

Слова, слова, слова…

Давно Гудо не говорил так много слов. Но о чем они, и прав ли Гудо, произнося их? И зачем он говорил людям, которым в лучшем случае не было дела до него и им любимых людей.

Просто кто-то говорил его голосом. Говорил после того, как ему припомнился странный вечер в подземелье Правды….

– …Эй, возьми эту кружку. В нем крепкое вино. Славное вино. Дорогое! Ты удивлен? Ты еще не видел мэтра Гальчини пьяным? Смотри! Вот Гальчини каков. На самом деле все девять прошедших лет, когда ты был здесь… В один и тот же день… Один раз в году… И больше никогда. Ни вина, ни медовухи, ни даже пива! Нет, нет, нет… Все девять лет в этот день я уходил из подземелья, чтобы в одиночестве помянуть… Запомни этот день – Восемнадцатое марта!

В этот день на костер взошел самый великий из людей. Его звали Жак де Моле [75]. Ты узнаешь, кто этот человек, когда покинешь подвалы подземелья Правды. Да, да! Через два месяца я умру. Еще через полгода ты станешь свободен и будешь предоставлен сам себе. Знай, там за порогом подземелья Правды тебе не станет легче. Ибо на твоих плечах две тяжелейшие ноши: от Господа – проклятие, и от меня – знания. Ты будешь чувствовать себя хорошо, только если эти две чаши будут в равновесии. И только так.

Ты и не злой, но и не добрый. Ты не ангел, но ты и не демон. Ты не тупица, но и не гений. Ты не господин, но и не раб.

Ты все это вместе. Все это сваленное в одно корыто под названием жизнь, перемещенное и запеченное. На всем этом толстая корка, через которую ничего не видно, но под которой все бурлит и вызревает. И я уж не узнаю, каков этот запеченный хлеб. На пользу ли он людям, или отрава для их тела и души. А любопытно было бы посмотреть на тебя лет этак…

Ладно, это все слова, слова, слова… Но при помощи их можно зачать ребенка, а можно и убить человека. Слова закона сожгли Жака де Моле, а его слова проклятия убили короля и даже папу Римского [76]. Слова много значат, но часто за ними ничего и нет. Часто произносят слова, как клятву. И часто понимают, что клятва это всего лишь слова, которые бессильны перед обстоятельствами…

Мэтр Гальчини… Вспомнив его сегодня, Гудо уже внутренне не содрогнулся. Его весы медленно, но приходили в равновесие. Для этого понадобилось множество дней и ночей. Дней и ночей, которые проведены в диалогах с самим собой, в долгих и многочисленных воспоминаниях, в коротких, но очень ярких мечтаниях о неминуемо счастливом скором будущем. Это все были лекарства и снадобья от тяжелейшего состояния, в котором оказался Гудо, позволивший себе расслабиться и от того не успевший защититься от очередного жестокого поворота судьбы. Это были лекарства, придуманные самим Гудо и способные вылечить только самого Гудо. Особенно полезным были снадобья, в котором присутствовали Адела и дети.

О, если бы только можно было вычеркнуть из памяти неприятное и болезненное, что тянулось из мрачного подземелья. Тогда бы было больше времени на доброе и оздоровительное. На то, что заставляет сейчас Гудо готовить свое тело к скорым испытаниям, а разум к быстрому и правильному решению всяческих проблем. В том числе и тех, которыми судьба, повинуясь тяжести проклятия, еще непременно и жестоко ударит в самый неожиданный момент.

Что поделать, когда прошедшая жизнь преследует Гудо сотнями проклятий тех, кого он убил, изнасиловал, ограбил и избил. Все эти проклятия были услышаны Господом, собраны в один могучий кулак, и отданы судьбе Гудо, как оружие возмездия. Оружие, которое бьет наотмашь и в самое неподходящее время. Наверное, его невозможно остановить, так как уже не вымолишь прощение у мертвых, не повстречаешь униженных и оскорбленных живых. Но эти удары судьбы можно и должно смягчить. Во имя тех, о ком думает Гудо, о ком заботится, и с кем мечтается быть рядом до конца своей жизни.

Оставив за спиной пылающий Витинбург, Гудо дал слово Господу и самому себе – чтобы не произошло, чтобы не случилось, не убивать людей и не причинять им зла. А еще помогать больным и обездоленным. Всем конечно не помочь, но каждое их доброе слово может притормозить и смягчить кулак проклятия.

Дал слово и многие годы не нарушал его. И не нарушил бы. Вот только не хватило Гудо слов, чтобы убедить несчастных моряков на берегу острова Лазаретто оставить свой разбойничий промысел. Направить свои усилия и помыслы на наведение порядка, а так же на окончание строительства лечебницы. Только так можно получать помощь и от родственников, и от властей Венеции. Показать и доказать всем, что пребывающие на острове – не заживо похороненные, а всего лишь пребывающие в карантине, по истечению которого они могут вернуться в семьи и к труду. И первое это то, что ответственные за карантин должностные лица должны безбоязненно ступить на землю Лазаретто. Ступить и увидеть здоровых, трудолюбивых и достойных людей, а не шайку нищих и грабителей, которым лучше сгнить на проклятом острове.

Очень трудно заставить прислушаться тех людей, которые уже стали рабами воющего пустотой желудка. Их мозг – это голодная утроба. Можно ли их винить за это? Конечно, нет! Но вернуть мозг на место – да!

И пусть это жестоко. И пусть это немилосердно. И пусть порадуется сатана тому, что Гудо нарушил данное Господу слово. Но то, что сильное и умелое в обращении с дубиной чудовище в синих одеждах навело порядок на берегу – польза всем несчастным узникам проклятого острова Лазаретто. Польза тем, кого еще привезут на холодный песок карантина. Польза самому Гудо. А главное – это путь к спасению Аделы и детей.

Но сколько бы ни придумать оправданий, а вот оно то, что в действительности есть – слова клятвы нарушены!

Господь лишь слегка качнул головой, и судьба опять сбила с ног несчастного Гудо. Именно сбила с ног, опрокинула на спину и наступила тяжелой ногой гнева. Ведь могла же лодка пристать к другому кораблю, капитан которой добрый христианин и справедливый человек. Хотя…

Можно ли такого сыскать в страшное, жестокое время, когда человек, засыпая, радуется, что прожил этот день, и совсем не уверен, что встретит завтрашнее утро. Когда, отправляясь в дальний путь по торговым делам, купец просит священника отпустить все его грехи, ибо в дом родной он может и не вернуться. Когда дети, не послушав наставления старших, выбегают поиграть в душистых лугах за городской стеной и навеки пропадают для семьи и близких. Когда, томимый жаждой путник может выпить воды из придорожного колодца, а на вечер умереть в жестоких болях и страданиях.